где ил заменит дом,
увы, не замаячит,
что мы так долго ждём.
И хватит всяких мистик,
вновь мрак черней чернил…
Не может быть амнистий
для тех, кто изменил.
* * *
А дальше… Дальше – суп с котом.
Финита ля. Мы сняли маски.
Давай оставим на потом
все наши прежние замашки.
Притворства время истекло,
мы всё истолковали ловко,
но сути тонкое стекло
просвечивает сквозь шпатлёвку.
Уже теперь ты не жена,
но я, как пёс, иду по следу,
чтоб видеть, как искажена
твоя улыбка напоследок.
Да я тебе, не кум, не сват,
а только призрак, злой и зыбкий,
но если в чём я виноват,
так в той мучительной улыбке.
* * *
Как андроид, деревянно отвечаю – нету сил,
отчего я света в ванной всю неделю не гасил.
Говорить не вижу смысла – смысл тот где-то далеко.
Ожидание прокисло, как в пакете молоко.
Дверь я запер на засовы, ничему совсем не рад,
и табачный дым спрессован, словно пшённый концентрат.
И, как нищенка, босая вновь тоска стучится в дом…
Без тебя я прокисаю в солидарность с молоком.
Без тебя я только винтик, только винтик без резьбы.
Этот винтик, годы, выньте из разболтанной судьбы.
Я хочу всего лишь малость – мне без этого нельзя, —
чтоб она, как раньше, мчалась, ни на миг не тормозя.
Жизнь — это зеркало
* * *
Забыть? Но это, наверно, как
в игольное лезть ушко.
Не стало прошлым это, пока
ещё оно не ушло.
И не застыло, словно омлет,
и смотрит через вуаль,
и хищной коброй под звуки флейт
танцует собачий вальс.
Оно пугает меня, смеясь.
Не надо! Я уползу.
Я прячусь: может эта змея
вонзить ядовитый зуб.
Я прячусь, белый, как школьный мел,
и я не кривлю душой:
ведь это будет как бы расстрел
с отсрочкою небольшой.
Надежда, ты меня не оставь
последним смеется тот,
кто прошлое спрячет, но это – явь,
которая настаёт.
* * *
Ты сам всё это сотворил, но сожалений нет,
что разменял мечты свои на суету сует.
И сам себя ты не подвёл, америк не открыл.
Мечта… Не воплотить её, когда она без крыл.
Никто мечтой не дорожит: нас травит, как зоман,
метель сплошной нелепой лжи, и от неё – зима.
Пожить не доведётся всласть, но в том себя утешь,
что власть – на то она и власть,
чтоб подавлять мятеж.
* * *
Ещё один день упущен,
не сможет никто помочь,
и черной кофейной гущей
в душе оседает ночь.
Ни искорки – только темень,
как будто проник в забой,
и лупит с размаху в темя
внезапная эта боль
о том, что давно погибло,
наверно, в расцвете сил,