Она сама не могла взять в толк, откуда взялись эти бородатые стены, хотя и была знакома с зодчим.
Синели окна – дым багровый?
Грохочут пушки?!
Визитная карточка Александра Сергеевича лежала с загнутым левым углом на ясеневом подзеркальнике в прихожей.
На улице идет дождь, а у нас идет роман?!
Муж Александры Станиславовны лежал на старом теннисном кладбище в Третьем Парголове.
«Пространственное извращение переживаний!» – она знала.
Действительный член Императорского Общества Овцеводства Павел Васильевич Шабельский хорошо смеялся, лицо его было розовое, хотя он был не совсем здоров.
Он совершал чудеса в корыте.
Устричная зала Елисеева была последняя школа, в которой он брал уроки общежития.
Его последнее слово прозвучало уже из иного порядка бытия.
Глава четвертая. По большей части
Александра Станиславовна приняла форму орхидеи, и Иван Матвеевич почувствовал себя муравьем: она не нуждалась в его посещении, мягко давая об этом знать; Иван Матвеевич не внушал ей этой мысли – так откуда же, кто?!
«Мельник? – перебирал он. – Зодчий? Пасечник?»
Мельник и Пасечник были фамилии; фамилия зодчего была Зодченко: Михаил Михайлович Зодченко.
Это были однокоренные люди – их общий корень ветвился (ветвь не в силах постигнуть, что она – лишь продолжение корня) в сухих и легких почвах сельвы.
Когда застрелили Пушкина, Михаил Михайлович воздвиг мавзолей поэту на Дворцовой площади, и Мельник увенчал его вращающимися грандиозными крыльями, а Пасечник приучил пчел внутрь заносить мед.
В Боливии гиены заменяли им женщин; все трое барахтались во тьме низких истин; Иван же Матвеевич предпочитал нас возвышающий обман.
В столице, узнал он в Боливии (столице России, а не Боливии!), сделалось модным забрасывать чепцы за мавзолей – возвратившись на родину, генерал частенько подбирал их: не пахнет ли, часом, гиеной?!
В сумерках он надевал чепец на голову, и голова принимала форму чепца, наполняясь женскими мыслями: он думал о том, что можно быть дельным человеком и заботиться о красоте ногтей или о том, что неуважение к предкам есть первый признак беременности.
Беременность, впрочем, для него была только форма, в то время как красота ногтей для женщины была ее содержанием.
На балконе вдоль перил стояли цветы – уютность всему сообщила опущенная белая маркиза.
Кто, черт возьми, напишет генералу?!