Он полюбил слова за их возможное значение больше, чем за их действительный смысл.
На письменном столе под газетами обнаружилось письмецо, перебитое штемпелями.
«Восточный поезд ушел по тому направлению, откуда приехал западный, – писал ему некий Анна. – Их отдали под стражу до утра, ибо уже был вечер».
В Боливии пассажиры часто разъезжались со своими вещами, но по большей части вещи находили своих владельцев по прошествии некоторого времени – утраченные же предметы не возвращались никогда.
Соскучившийся по всему русскому, зеркало Иван Матвеевич велел поставить насупротив.
В зеркале он видел Пушкина – тот ждал его с завтраком.
Тот по-немецки мертвый.
В Боливии было много немцев.
Там генерал научился общаться с мертвыми.
Глава пятая. Меткие слова
С мертвыми нужно общаться, как с живыми, только куда энергичнее.
Сразу генерал хлопнул поэта по плечу, сильно встряхнул руку, закричал в ухо.
Пушкин мог приехать рано утром, когда мавзолей был еще заперт; лакей приучен был ставить два прибора.
– Привычка свыше нам дана! – любил Александр Сергеевич повторять расхожее.
В привычку у него вошло обсуждать, как он выражался, иной порядок бытия, откуда он приносил обычно в этот меткие слова и выражения.
Иван Матвеевич знал, что там (не в Боливии) Пушкин много общался с Грибоедовым и скорее всего слова о взрослой дочери были от другого Александра Сергеевича.
Поставив на стол обычную баночку меда, Пушкин заговорил о Создателе и комиссии.
– Что за комиссия? – не понимал генерал. – Создатель?!
– Создатель комиссии, – Пушкин ел, пил, курил (в мавзолее он был на мёде и воде), – Ленин, ее председатель Луначарский, в состав входит Крупская. Это комиссия Наркомпроса: тотальный надзор над культурой и религией!
– А взрослая дочь, как же? – Иван Матвеевич не давал Пушкину завалиться набок.
– Кричит ура и бросила чепчик за мавзолей, – поэт вздохнул. – Ей нравится! Дверь отперта для званых и незваных!
– Анна? – услышал Муравьев звон.
Однажды он подобрал чепчик с меткой «А.К.», и мысли под ним были как раз об отпертой двери: та отпиралась более, чем десять раз, и запер ее лишь граф Толстой.
– Горбатый нос верблюда! – вдруг Пушкин молвил.
Разговор прекратился.
Привычка от Пушкина – замена счастью, счастию. Если же поэзия выше нравственности, то и поэт выше нравственного. Размышляя, Иван Матвеевич пытался связать обе мысли.