– Прохор говорил, – красные глаза Ксении зловеще прищурились,
когда она наклонилась к младшей помощнице, – что прошлая горничная
случайно разбила чашку, так барин ее в конюшне привязал и плеткой
всю ночь лупил, да так, что кожа со спины слезла! Демидка потом два
дня кровь смывал со стен и пола.
– Батюшки! – Акулина спрятала лицо в ладошках. – Страх-то
какой!
– Во-первых, – я резко развернулся на каблуках и окинул слуг
суровым взглядом, – прекратите говорить обо мне, словно меня тут
нет. Во-вторых: хватит меня демонизировать. В-третьих: не надо
пугать ребенка. Иначе Демидке придется снова отмывать конюшни.
Порченые побледнели так, будто вот-вот грохнуться в обморок. У
Акулины так и вовсе подбородок затрясся, а на глаза слезы
навернулись. Наверное, я чуть перегнул палку с устрашением.
– Да ладно, я просто шучу, – в силу чуть заостренных и хищных
черт лица, моя улыбка больше походила на оскал. – Но впредь вtдите
себя приличнее. Не заставляйте меня жалеть о том, что дозволяю вам
куда больше, чем положено порченым в других домах.
– Совсем они распустились, Ваше сиятельство, – поддакнул Прохор,
который, подобно Дее, оказался на крыльце невесть откуда. – Балуете
вы их! Пряники, конечно, хорошо, но и кнута надо бы давать, чтобы
не запамятовали, какого это.
Актер из Прохора был паршивый – несмотря на тон и слова, в его
глазах читалась забота о порченых. Проявлял он снисхождение и к
Демидке, и к Евдокии. Даже Дею принял и возомнил себя защитником
всех слуг в этом доме.
Я ничего против не имел, но не мог не напустить на себя строгий
вид и не подшутить над ним:
– И почему про меня полно скверных историй, но нет ни одной про
моего жестокого и сурового дворского? Вот уж кто в действительности
цепной пёс Воронцовых, не ведающий жалости ни к себе, ни к
окружающим.
– Ась? – Прохор шумно сглотнул и отвел взгляд. – Дык… ну я ж
это… Там… туда-сюда…
– Ага. – Я с улыбкой смотрел на дворского.
– Прошу простить, барин, дел полно, – Прохор начал пятиться к
дверям. – Но, ежели работнички забалуют, так я с них три шкуры
спущу. Не извольте беспокоиться!
– И чтобы Демидка потом конюшни три дня отмывал? – прыснула в
ладошку Ксения, за что сразу же получила легкую затрещину от
Петровича.
– Избаловал ты девку, порченый! – буркнул Прохор. Он зло зыркнул
на Ксению из-под кустистых бровей, показал ей кулак и пыхтя, как
паровоз, удалился.