Бабушка никогда не повышала голоса, но могла сказать так, что невольно поежишься.
Она к тому же терпеть не могла повторять два раза одну и ту же просьбу. Скажет, например, моей сестре:
– Мариночка, помой, пожалуйста, посуду.
А Маринка, как обычно говорила маме, не торопясь что-то делать, так и бабушке говорит:
– Сейчас, бабушка.
А сама продолжает заниматься чем-то своим. Проходит минут десять или двадцать. Марина слышит звяканье посуды. Прибегает в кухню:
– Бабушка! Зачем ты моешь? Я же сказала, что помою.
– Спасибо, внученька, уже не надо.
– Ба-а-абушка-а… Дай мне помыть.
– Нет, спасибо, дорогая. Я тебя звала полчаса назад. Ты не пришла. Теперь я уж сама справлюсь.
– Ба-а-абушка-а… Ну пожа-алуста!
Но бабушка в таких случаях была непоколебима. И вообще, если она что-то решила, ее невозможно было переубедить.
Помню, она на что-то обиделась и в тот же день собрала вещи и уехала, как мама и папа ее ни отговаривали. А потом мама, с покрасневшими от слез глазами, поехала за ней следом, чтобы просить прощения. Вернулась она уже без слез и рассказала нам, что бабушка встретила ее хорошо, сказала, что уже не обижается, и была с ней веселой и ласковой. Но приехать к нам обратно наотрез отказалась – до следующего раза.
Но могла она и совсем не простить. Я знал по маминым разговорам с отцом, что бабушка вот так разошлась со своим мужем – моим дедушкой. Он чем-то ее обидел, а она не простила, как он потом ни каялся.
Для меня до сих пор загадка, как в одном человеке могут сочетаться такая веселость, шутливость, задор и такая прямо-таки железная твердость. Но как ее шутливость, так и эта твердость одинаково служили предметами моей гордости за бабушку перед друзьями. Пересказывая им бабушкины шутки и смешные истории, я рассказывал порой и о проявлениях ее железной воли. И мои приятели уважительно переглядывались и почесывали затылки. Особенно восхищался Санька.
– Везет же тебе, что у тебя такая бабушка! – восклицал он.
– Тебе бы с ней несдобровать! – уверял я его. – С ней твое вранье не прошло бы. Она этого стра-а-ашно не любит.
– А я бы ей и не врал.
– Но своей же матери врешь.
– Мать – это мать, а бабушка Рая – это бабушка Рая, – как-то туманно ответил на это приятель.
Бывал несколько раз и я у бабушки Раи в гостях. Она жила в крохотной комнатенке большущей коммунальной квартиры. Мне запомнилась кухня, где помещалось пять или шесть газовых плит, по числу семей, и все плиты, кроме бабушкиной, были ужасно грязными. А еще меня, конечно же, впечатлили висящие на стене за дверью комнаты дедушкина шинель и армейская фуражка. В этой шинели и фуражке дедушка вернулся с войны, и тогда как раз они с бабушкой и познакомились.