Переведя взгляд на подошедший тридцать второй
автобус, парень перестал думать об этом старике - ему почему-то
вспомнилась девушка в летнем ярко-розовом платье, ответившая на его
восхищённый взгляд лучезарной улыбкой. Может, это потому что он
почувствовал запах её духов, когда садился в автобус - аромат
малины с клубникой в сочетании с непередаваемым простыми словами
запахом тела. От мыслей о ней он непроизвольно улыбнулся и в
счастливом забытье нечаянно задел сидящего рядом юношу, читающего
какой-то журнал в яркой глянцевой обложке. Лишь рассеянно кивнув в
ответ на его извинения, он вышел на следующей остановке, забыв на
сиденье свой журнал.
Обложка была слегка пропитана влагой вспотевших рук,
а шелест перелистываемых страниц был необычайно приятен. Перед
глазами замелькали строчки какого-то интересного рассказа о парне,
который вышел из автобуса, поправив ремень перекинутой через плечо
сумки. Он шел и размышлял над тем, что у каждого человека есть своя
история, свои мысли, своё мнение. И как же это прекрасно,
осознавать то, что ты мыслишь, что ты существуешь, что ты живешь и
можешь размышлять именно так, а не иначе. Ведь если бы что-то было
иным, это были бы уже не мы. Вот оно, счастье - в возможности
мыслить.
Переполненный радостью, он проводил восхищённым
взглядом прошедшую мимо девушку в летнем ярко-розовом платье,
которая очаровательно улыбнулась ему в ответ.
“Три удивительные вещи: Бог и человек, мать и дева,
три и один”.
(Н.Ф.)
Первая
буква "h"
***
Ветхие корешки старинных книг шуршали под его
пальцами, оставляя на них следы накопившейся здесь за сотни веков
пыли. Древние знания этого таинственного места витали в затхлом
воздухе, заставляя дыхание восторженно замирать. С каждым новым
шагом вдоль бесчисленных, исчезающих во мраке стеллажей, чьи
молчаливые ряды провожали невидимым взором, он неотвратимо
приближался к своей цели. Его взгляд уловил далёкий отблеск света в
глубине сгустившейся тьмы и, подобно мотыльку, Путник устремился к
нему. По мере приближения маленькое пятнышко увеличивалось до тех
пор, пока не превратилось в одиноко стоящую на столе керосиновую
лампу, свет которой едва справлялся с окружающей
темнотой.
За столом сидели двое. Двое совершенно обычных на
первый взгляд старика. Один был худым, сгорбившимся, с большим
кривоватым носом. Он сидел, поджав ноги под стул и сосредоточенно
скрипел самопишущим пером по пожелтевшим листам. Второй
расположился слева от него и дремал,
опираясь