По дороге, ведущей к пустынному берегу Иордана, шли убогие и калечные, в рваных хитонах и плащах. Нищие, одержимые, мытари, блудницы; источающие дурной запах, голодные, страшные, обездоленные, обманутые, не знающие покоя, погрязшие в отчаянии и разврате – шли, ползли, стремились туда, где странный человек в одеждах из шкур смывал их грехи чистой водой Иордана. И они, очищенные, со слезами и возгласами радости уходили от него просветленные, обретая счастье и покой, веруя, что светлые воды Иордана унесли пороки и оставили душу чистой, как от рождения дана она Богом.
Иоанн приходившему к нему креститься народу говорил, обличая царей, как истинный пророк Израиля, ибо был суров и аскетичен:
– Вожделение к женщине в крови идумейской династии. Ирод-кровавый силой взял в жены Мариамну – последнюю царицу Израиля, но не смог вынести ее открытого презрения к самозваному государю. Он убил ее. Но любовь сожгла его: он рыдал над трупом жены, бил себя в грудь, рвал волосы и хотел иметь ее, как будто она была живая; долго скорбь не покидала его. Но позже он убил и сыновей ее по наущению завистников. Ирод-кровавый разорение и нищету оставил в государстве. Ведь сказали Августу еврейские послы: «Не царя мы имели в Ироде, а лютейшего тирана, какой когда-либо сидел на троне. Он убил бесчисленное множество граждан, но участь тех, кого он пощадил, была такова, что они завидовали умершим, ибо он пытал своих подданных не только поодиночке, а мучил целые города. Иностранные города он разукрашивал, а свои собственные – истреблял. Он чужим народам дал подарки, к которым прилипла кровь иудеев».
– А теперь новый Ирод, злодей и прелюбодей, наследует ему, – так говорил Иоанн.
Еще он спрашивал у народа:
– Где наши старые нравы, благородство и честность? Смотрите: в городах Израиля строятся языческие храмы и цирки. Что веселого находят римляне в том, что львы пожирают на их глазах беззащитных людей? Как допускаете вы нечестивые зрелища? Безбожно заменять такими варварскими обычаями отечественные нравы и законы.
Пришел уже Истинный Властелин.
Тот, другой, грешит на троне и на ложе своем; мытари сдирают с нас кожу, чтобы достать деньги для царя. Этот же не требует для себя ничего. Он жалеет нас и умаляет печаль, а печаль так глубока, что жизнь уменьшается до тропинки под ногами, и не видно поля ее, и сада ее, и радости. Не для нас созревает виноград, благоухают цветы, волнуются травы. Не для нас шумит море, синеет небо. Горе нам, обездоленным, ибо нищие духом и телом живем мы на свете, не помышляя ни о себе, ни о небе, ни о земле, а думаем только о хлебе насущном.