Сегодня у меня встреча с психологом, которая помогла мне в первое время с Иваном, когда он кричал (видимо, от колик) каждый вечер в течение шести недель, а я оказалась куда более невротичной мамашей, чем полагала. Психолог – женщина моего возраста, и, на мой взгляд, она замечательная. Она уже так помогла мне. Как я рассчитываю, поможет мне и теперь.
Одна из моих подруг – та самая, что создала расписание для посетителей у меня на дому, позвонила ей в тот же день, когда ты умер. Посоветовалась с ней, знающей меня и Ивана, и к тому же специалистом по привязанности между маленькими детьми и их родителями, что теперь делать. Они обсудили, какого рода кризисная помощь мне необходима, и пришли к выводу, что проще всего было бы вернуться к ней, хотя мы только что закончили курс психотерапевтических встреч. Она пересмотрела свое расписание, чтобы принять меня сегодня. Моей подруге она объяснила, что важно встретиться как можно быстрее. Сказала, что готова продолжать встречаться со мной, если я этого захочу – начиная с сегодняшнего дня и так долго, как мне это понадобится.
Моя психолог нравится мне больше всех психологов, с которыми мне довелось иметь дело. Она разговаривает больше, чем остальные. Возражает, когда не согласна со мной, и смеется, когда я шучу. Она помогла мне пережить первое трудное полугодие после рождения Ивана, с моими переживаниями по поводу его плача, невозможности утешить, с моими порывами передать ответственность кому-то другому, кому-то взрослому, кто справится с задачей лучше, чем я. Она показала мне, какой уникальный малыш у меня родился, какая я прекрасная мать или могу ею стать, если только попытаюсь. Я добилась немалых успехов с тех пор, как познакомилась с ней, и полностью полагаюсь на нее. Думаю, если кто-то и может помочь мне разобраться в моих мыслях, то это она.
Наконец мы добрались до места. У дверей террасы Фашта я передаю коляску с ребенком, который тем временем заснул, своей маме и брату. Они обнимают меня и говорят, что скоро мы снова увидимся, желают мне удачи. Я бормочу нечто нечленораздельное, что задумано как благодарность. Осторожно глажу Ивана по щечке. Его нос покраснел на холоде.
В последние сутки все чувства у меня были отключены. Лишь в краткие моменты я могла позволить себе поплакать, всегда заранее убедившись, что Иван спит и ничего не увидит и не услышит. На второй день я плакала, когда принимала душ. Пыталась шептать твое имя и говорить «прости». Поначалу это было трудно. Я видела себя со стороны, и то, что я видела, смущало меня и наполняло презрением к себе. Истощенное тело, серое квадратное лицо с огромными кругами под глазами – обнаженная женщина под душем, шепчущая имя человека, которого там нет. Голос надломился, хотя его и так было едва слышно, и казалось, что твое имя эхом отдается в ванной. Это звучало глупо, а не красиво, и я надеялась, что никто из моих дежурных помощников не проходил в тот момент мимо двери.