Было два часа ночи, когда Александр решился позвонить Серафиме, своей первой женщине, превратившей смазливого пацана-шестиклассника в настоящего мужчину. ОН бросил эту пожилую, но неуемно огненную блядищу еще до ухода в армию. Бросил не потому, что она надоела в постели или плохо ему при ней жилось прилипалой материально.
Нет, в этом давно следовало разобраться… Он не испытал тех первых мучительных мальчишеских томлений перед женщиной, что сопровождают мальца в период полового созревания. Он не пережил жестокой борьбы детской былой Свободы от похотливых грез и еще непосильной зависимости от грубого зова природы, материализованного в загадочном образе женщины.
Серафима в его жизни появилась именно в тот момент, когда мальчишка только начинает чувствовать потребность разделаться с тайной женщины… Такой влекущей тайной существа, в котором слилось воедино нечто до невозможности чистое и ужасающе грязное, запретное, раскалывающее цельный, гармоничный мир детства клином полового противостояния.… Ласки опытной женщины легко и своевременно снимали проблемы набухающих гениталиев мальчишки по мере их возникновения. Серафима для патологического романа пацана и бабы создала такую прочную сексуальную гармонию, что ей не виделось конца.
Коробейников больше всего боялся столкнуться сейчас с новым любовником Серафимы. Он сделал вокруг дома два полных круга, прежде чем подошел к двери мастерской Серафимы. Заглянул в окна. Сплошные холщовые шторы не оставляли ни малейшей возможности подсмотреть обстановку в мастерской.
– Альфонс! Идиотка! Какой же я тебе альфонс? Я любил… – прошептал Коробейников прислоняясь горячим лбом к стальной двери.
При чем тут альфонс, не альфонс! Если так рассуждать, то можно сказать: все бабы бляди. Но это не утешит даже последнего дурака. Скорее всего его стала тяготить двусмысленность его положения. Положения симпатичного раба на содержании у состоятельной женщины. Симка была заслуженной Художницей СССР, члена союза Художников, по секции монументальной скульптуры, и считала, что заслужила право иметь молодого благодарного раба…
– Серафима, это ты? – Осторожно переспросил Александр, опасаясь нарваться на обычную после разлуки грубость.
Уж больно возбужденным, помолодевшим показался ей сейчас голос Старухи. Еще и голоса какие-то звенят в мастерской.