Я
опять промолчал.
–
Сколько у вас квадратных метров здесь? – прицепилась ко мне
Пожидаева.
–
Десять, – сказал я.
–
А по нормам на человека должно быть шесть и восемь, – довольно
улыбнулась она и осмотрела комнату ещё раз хозяйственным взглядом.
– Готовьтесь, Бубнов. В среду подселим вам соседа. Хороший
сосед.
–
Э, нет, товарищ Пожидаева, – покачал головой я, – на человека
положено шесть целых и восемь десятых квадратных метров. А у меня
только десять. То есть лишние три целых и две десятых. Так что вы
мне можете подселить только полчеловека.
–
Вы шутите? – фыркнула Пожидаева.
–
Отнюдь, – сказал я, – нарушать свои права я не позволю. Мне
положено шесть и восемь. И соседу положено шесть и восемь. А здесь
десять. Не складывается.
Пожидаева ожгла меня ненавидящим взглядом,
молча встала и сказала:
–
Я ещё вернусь. Когда все будут. И мы перемеряем каждый
угол.
–
Как угодно, – пожал плечами я. – Но только имейте в виду. У нас
двое вообще в чуланах живут. Там меньше нормы. Вы бы сперва их
жильём обеспечили.
–
Обеспечим. Мы вас всех обеспечим, – с угрозой в голосе сказала она
и ушла.
Мерзкая тётка.
Ходит тут, вынюхивает.
Надо будет Белле сказать. Она всегда этим
вопросом занимается.
Я
опять вернулся к чёртовым папкам. Бумажки пестрели цифрами и
показателями. У меня аж голова опухла. Незаметно для себя мысли мои
перенеслись на позавчерашнее мероприятие.
Я
улыбнулся.
Девчата таки дожали руководство, и комсоргом
переизбрали меня.
Особенно старалась Оля. Надо будет её
куда-нибудь пригласить. Симпатичная деваха. Правда, язык без
костей.
Также нужно будет провести комсомольское
собрание. Образцово-показательное. Вот только высоких гостей
отбудем, и сразу проведу. Хорошо, что их визит перенесся на две
недели. А то что-то в последнее время такая суета, вообще ничего не
успеваю.
Я
вытащил из-под папки лежащее на столе письмо. Письмо было от Зины.
После того вечера в театре она решила, что может претендовать на
меня, на мою руку и сердце, и принялась с маниакальностью
вылавливать меня, где только можно.
Я
не хотел идти с нею в прямую конфронтацию, поэтому просто старался
избегать. Но при этом я реально понимал, что рано или поздно всё
это закончится и придётся выдержать капитальную
разборку.
Я
вытащил листочек из конверта и вздохнул.
Круглым каллиграфическим почерком там были
написаны стихи. Что-то типа ах, любовь-морковь. Я не дочитал, в
общем, эту графомань.