Пока он извинялся перед дриадами, пока они рассчитывались с ним,
выкладывая на стол вместо серебра пучки каких-то травок, я сидела у
стойки и болтала с трактирщиком. Его тоже в своё время поносило по
миру, и мы рассказывали друг другу байки про Пыльные равнины и
Шёлковые острова. Росс, закончив торговать с дриадами, подошёл к
нам и выложил на стойку несколько монет, кивнув на покупательниц.
Которые никуда и не торопились, оказывается, потому что поделили
корзиночки по три штуки на сестру и принялись уписывать их под всё
то же земляничное вино — куда только лезло, после вафель-то?
— Ещё и должен остался, что ли? — хмыкнул Фил, сгребая
монетки.
— Травы редкие, дорогие, а пирожные пришлось отдать за полцены,
— пояснил тот. — Сира Вероника, — он повернулся ко мне, — спасибо
вам большое, выручили.
— Спасибо в стакане не булькает, — наставительно проговорил
трактирщик.
— Конечно, — легко признал Росс. — Что вы любите больше всего,
сира?
— Эклеры, — мечтательно прикрыв глаза, ответила я. — С заварным
кремом.
— Вы сами зайдёте, или вам занести в крепость?
— Сама, — подумав, сказала я.
А подумала я о том, что эклеров я могу и полдюжины слопать без
всякой посторонней помощи. В крепости же придётся делиться, а
делиться мне уже как-то поднадоело. Как ни крути, сеньоры Вязов мне
не семья. Так я и сказала сире Катрионе, когда она предложила мне
выбрать любые два отреза из её сундуков, чтобы сшить платья на так
внезапно начавшееся лето. «Но вы же на меня работаете», — удивилась
она моему отказу. Я однако только головой покачала: «За работу я
получу деньги по контракту, а ситца или кисеи на платья я вполне
способна купить себе сама».
Кажется, она обиделась. По крайней мере довольно сухо
посоветовала мне к осени подготовиться заранее, если я сама
намерена заботиться о своём гардеробе. Я поблагодарила за совет, но
вообще-то мне уже половина вязовских баб обещала чулки, перчатки,
фуфайки и прочее добро на осень. Я только кивала. Что-то в самом
деле буду носить, — пока живу здесь по крайней мере, — что-то отдам
в первый же попавшийся по дороге приют. Я вообще деньги в храмовых
чашах оставляла только ради поддержания репутации гильдейских
наёмников. Разве что обращалась к Мораг или Канн как ипостасям
своей богини. По-настоящему я молилась Истар, но Её святилищ я знаю
немного: прячутся Её дочери и от служителей Девяти, и от Ордена
Пути, а более всего — от идиоток, мечтающих о великой силе
Многоликой-но-Единой, однако при этом не желающих принимать вместе
с великой силой и неподъёмный груз ответственности. Делать
подношения Ей мне удаётся редко, но именем Её можно помогать слабым
и беззащитным; помощь же эту я предпочитаю оказывать в таком виде,
чтобы её получали нуждающиеся, а не вполне благополучные жрецы.