Властелины прошлого - страница 6

Шрифт
Интервал



«Почему я не могу двигаться?».


Этот вопрос остался звучать в тишине. Он был безответен, но не требовал ответа. Это было состояние, которое нельзя описать словами. Словно кто-то запер его в замкнутом пространстве без стен, где само время превратилось в туман, а его разум — в пустую раковину.


«Что же будет дальше?».


Вопрос вспыхнул в последний раз, как угасающее пламя, и исчез, оставив его в абсолютной тишине.








***






Сначала это было только чувство тяжести. Словно вся его сущность вдруг обрела массу, непомерную, давящую. Эта тяжесть не ощущалась привычной — она не шла от мышц или костей, не была результатом физической боли. Она словно лежала внутри самого сознания, заставляя его медленно, мучительно пробуждаться. Глухой, глухой звук пробился через туман — сначала едва заметный, как шёпот издалека, но постепенно становившийся громче. Ян различал его, хотя ещё не мог осознать, что это. Звук — это было первое, что он почувствовал. Это было нечто большее, чем просто шум: это было доказательство того, что он всё ещё существует.


Его глаза оставались закрытыми, но он уже знал, что там, за веками, не будет света. Он не ощущал его, не ждал. Вокруг была темнота — вязкая, давящая, как холодная глина, что обволакивала его со всех сторон. Он попытался двинуть рукой, но рука словно не откликнулась. Тело, казалось, существовало отдельно от него, как будто это была лишь оболочка, которую он впервые ощутил. И в этом был ужас. Ян не знал, что это за тело. Оно не было его. Или было? Его собственное сознание отвергало эту плоть. Он чувствовал её, но не принимал.


«Что со мной?».


Вопрос вспыхнул, словно искра в тёмной комнате, но ответа на него не было. Даже сам вопрос прозвучал глухо, будто был адресован не ему, а кому-то другому.


«Я не... в своей машине».


Он вспомнил, что была машина, руль, дорога, но всё это казалось сном. Это было так далеко, так неосязаемо, как будто он вспоминал чужую жизнь.


«Где я? Кто я?».


Каждая мысль порождала следующую, но ни одна из них не приносила облегчения. Все они утыкались в одну стену — в эту густую темноту, в это бесформенное пространство, которое не имело ни начала, ни конца.


Он попытался открыть глаза. Сначала это было тяжело, будто веки его стали каменными. Когда он наконец приоткрыл их, он не увидел ничего, кроме неясных очертаний. Контуры чего-то несуществующего мелькали перед ним, но это не было знакомо. Всё казалось искажённым, как будто его взгляд проходил через призму, которая переламывала реальность. Он видел, но не узнавал. И эта неопределённость, это отсутствие связи с чем-то понятным порождало новый виток страха. Это был страх не перед болью, не перед угрозой — это был страх перед тем, что он не знает, где он и кем он является.