И Нил знал это.
Знал и сейчас издевался надо мной, всем своим видом показывая, что я обречена на всю жизнь остаться никчемной клушей, для которой высшее счастье — это когда на ней кто— нибудь женится.
Кто— нибудь. Но не Нил.
Такие, как он, выбирают девушек побогаче, с хорошим образованием, чтобы можно было блистать в обществе. Хвастаться выгодным приобретением — красивой, богатой, образованной женой.
Мне вдруг не выносимо захотелось сбить с него спесь. Чтобы он перестал ухмыляться и смотреть на меня свысока, с таким превосходством.
— Девушки моего круга, — в тон ему отвечаю я, стараясь придать себе сколько— нибудь уверенный вид, — всегда делают правильный и достойный выбор. И добиваются большего, чем иные мужчины.
По лицу Нила скользит прямо— таки дьявольская усмешка. Я смотрю на то, как его губы складываются в самую обворожительную и самую ядовитую улыбочку, и понимаю, что сейчас будет больно.
Непереносимо больно.
— Ну, конечно, — тянет он, изображая на своем красивом и порочном лице понимание. — Я постоянно забываю, что ты не просто девчонка, а внучка самого основателя Зачарованной Академии Голодранцев! Его наследница и, вероятно, Последний Адепт, которого так ждут все Голодранцы. Бедность — это достоинство, такими сказочками тебя потчевали с детства? В них ты находила утешение? Но вот незадача: твои достоинства не будут оценены, тебе не воздастся по заслугам, да и попасть в эту тайную престижную Академию ты не сможешь. Ты, увы, не мальчик. А девчонке нипочем не преодолеть препятствий. Если верить сказкам, то и взрослому— то магу их не преодолеть. Да и вообще — она вымысел безумного, отчаявшегося, нищего старикашки!
Раньше я мечтала о том, чтобы Нил дотронулся до меня. Проходя мимо просто задел, коснулся рукой. Но теперь от его прикосновения меня трясет, словно моего подбородка касаются не его пальцы, а раскаленное тавро.
Свои покупки он прижимает к себе одной рукой, а второй крепко ухватывает меня за подбородок. Так, что становится больно.
Он поднимает мое лицо к себе, заглядывает своими ядовито— зелеными глазами в мои глаза и цедит, презрительно и зло, стараясь влить в мою душу всю порцию яда, щедро отмеренного им мне.
— Твой дед — просто городской сумасшедший. Не было никогда величественной Академии, которую он возглавлял, это всего лишь сказка, вымысел для таких, как ты, для всего вашего мышиного мелкого выводка. Для вашего жалкого, полунищего, грязного выводка. Чтобы вы и дальше таращили доверчиво ваши блестящие мышиные глазки, продолжали верить, что однажды все изменится, и работать. Чтобы ты, грязнуля, однажды вышла замуж, наплодила такую же кучу ничтожеств, как и сама, и их потчевала этой сказкой. У вас нет ничего, кроме этой надежды. Отними ее — и вы передохнете в неделю от отчаяния.