Тот страшный испуг, который пять лет назад доводил нечистоплотных граждан, с плотно засевшими в душах и головах маниакальными мыслями о деньгах и загребущими руками, до инсультов и инфарктов, до истерии и шизофрении, давно прошёл. И хотя ежегодно, утром первого апреля, они, едва проснувшись, первым делом осматривали свои ладони, а потом, умываясь, пристально изучали всю имеющуюся в наличии площадь лба, но того панического страха, который их душил в первый год, уже не было.
Ужасно неприятный инцидент больше не повторялся, а так как об этом и раньше, особенно в высшем руководящем составе, говорить было не принято, ибо считалось неприличным, то вскоре сей реальный случай принял мифические очертания. И если в старину на то, чтобы исторический случай или историческая личность обросли героическими вымыслами, превращая их в седую легенду и миф, уходили столетия, то в данном случае понадобилось всего несколько лет, чтобы бытового случая сделать сказку и анекдот.
Но самое странное и страшное для человека и государства, это психологическая реакция душевно больного организма на избавление от коррупционных цепей. После ухода массового страха, людьми овладел массовый психоз: размах коррупции стал шире, глубже и крупнее. Чиновники дрожали, но брали и спешили брать, будто опасались, что взятки могут резко закончиться, как хлеб в военное время. А когда, в целях устрашающей рекламы, сажали крупного представителя этого класса, то его окружение, вместо гробового затишья, неистово торопились делать незаконные финансовые накопления, здраво полагая, что бомба в одну воронку два раза не попадает, и до следующего авианалёта есть время. А время – это деньги, которые надо успеть синтезировать из этого времени. Люди умные, но болезнь души затмевает разум, а ум без разума до добра не доведёт.
И вот, как только это событие стало мифом, а страх – лишь неприятным воспоминанием, только тогда праздник стал поистине всенародным и всеми любимым. А когда Президент, узнав от незнакомца о плачевных последствиях эксперимента, который принёс лишь сиюминутную выгоду, но оказался бессилен искоренить вековое зло, в сердцах хотел отменить праздник, то совершенно неожиданно народ воспротивился, проявив несвойственные ему твёрдость, решимость и солидарность.
Однако Президента, на данном этапе политической эволюции, внутренний коррупционный вопрос занимал гораздо меньше, чем неожиданно обострившаяся проблема политико-экономического давления на его президентский суверенитет. Да ещё с подлым использованием нечестных силовых приёмов, в виде военно-промышленного комплекса. И Президент, естественно, комплексовал по этому поводу. Не имея возможности ответить равноценной угрозой, но имея равноценную манию величия, которая своим ярким пламенем подогревала амбиции, а те, по закону термодинамики, расширялись, росли и требовали всё большего внимания всей мировой элиты к своей скромной и доброй персоне, Президент нервничал и сильно переживал. Под персоной, кстати, всегда подразумевалась страна, с чётко очерченными границами, и народ, с чётко выраженной мыслью жить хорошо, а если есть возможность, то ещё намного лучше. Причём, в этом всеобъемлющем стремлении, государственные границы для него принимали смутные очертания, а нравственные и вовсе исчезали.