Голосок её лился, как ручеёк – серебристый, чистый и прозрачный. Через лёгкую иронию в её приятном голосе я услышал и какую-то грусть, едва уловимую. Будто расстроило её что-то. Может мне и показалось тогда. А незнакомка улыбалась и продолжала:
– Ты молодец! Где так научился играть? Ты в музыкалку ходишь?
А я, словно, язык проглотил. В горле ком. Толян опять ткнул меня локтем в бок:
– Отвечай, тебя спрашивают.
– Сам научился, – ответил я, еле скрывая недовольство, что меня мальчиком окрестили в присутствии моих крутых друзей!
– Я присоединяюсь к этой девочке на балконе. И правда – браво! Молодец! – незнакомка, будто, хотела подойти ко мне поближе.
Она, сделав шаг навстречу, остановилась, зачем-то ещё раз оглянулась в сторону Ольгиного балкона. Опять, заглядывая мне в глаза, похлопала в ладошки, опять мило улыбнулась и ушла в мой подъезд.
Взгляда её я испугался. Уж очень он был пронзительный и колкий. Но её улыбка вернула мне самообладание.
Я видел, как Оля до самого входа незнакомки в подъезд, сопровождала её оценивающим взглядом.
Толян засуетился:
– Это кто? Олька, ты знаешь эту фифу?
Но никто не знал!
Сидели до поздней ночи. Толян принёс из сарая ещё бутылку портвейна.
Светило наше переживало период летнего солнцестояния – солнцеворот. Было уже поздно, а темнота только начала окутывать двор. Совсем перестали различаться цвета. С Толяном и ещё двумя дружками допили портвейн. И разошлись по домам.
Дома никого. Тишина. Бабушка караулит свою булочную.
Я засыпал, а перед глазами стояла таинственная незнакомка. Красивая! У неё милая и добрая улыбка. И очень пронзительный взгляд, немного пугающий. Какая она красавица! Я никогда ещё не видел таких красивых девушек.
– Молодец…. Тебе снятся такие грустные сны? Ты же ещё так молод! …. Ещё мальчик, – где-то внутри меня журчал, будто ручеёк, голосок незнакомки.
И меня уже не будоражило, что она окрестила меня мальчиком! Правда, мальчик был ростом под сто семьдесят пять сантиметров, и, пожалуй, уже выше всех своих старших дружков.
Я незаметно уснул.