Седелер, как всегда, был
обстоятелен и дотошен, в подробностях расписав, что именно должен
был делать в городе Брюсселе ученик-рисовальщик Ларс ван Бик, сын
Кайла ван Бика из Утрехта. Список был столь велик, что рувард понял
— развлекаться Ларсу будет некогда.
— А можно, я нарисую еще и
вас? — с азартом вопросил мальчишка, и Александр согласно кивнул.
Ему было хорошо, и он хотел, чтобы хорошо было и всем вокруг. А еще
ему хотелось поскорее оказаться дома, но на этот раз не для того,
чтобы скрыть свою боль, а чтобы поскорее прочесть послание Жоржа —
он запрятал его в рукав, и теперь письмо почти жгло ему
руку.
Уходить домой Франсуа не
позволил, зато велел проводить его в своей кабинет в Ратуше, чтобы
Александр смог, наконец, прочесть письмо. И это тоже было хорошо.
Они, наконец, поняли друг друга — спасибо Жоржу. И он, наконец,
избавился от отвратительного чувства человека, который использует
другого человека, пусть он будет хоть десять раз принцем и королем.
И этот вопрос «Ну, что Бретей — все хорошо? — с искренним интересом
и заботой. И даже добавленные слова: — Но ты все равно не
забывай!»
Александр был счастлив и ему
не хватало только одного — чтобы рядом была обожаемая
жена.
Соланж прибыла в Брюссель в
полдень на следующий день.
Сначала он даже не понял, что
этот великолепный поезд принадлежал его жене. Карет было всего три,
но какие! Александр не мог не признать, что Маргарита де Бар
превзошла самое себя — резьба, раскрашенные и позолоченные фигуры,
расшитый бархат и, конечно, их общие с Соланж гербы. Когда же
кареты остановились, и Соланж с величием истинной принцессы
спустилась к нему, он в очередной раз понял, что его жена
восхитительна.
Он видел ее угловатой
девочкой, при виде которой сжималось сердце, и которую хотелось
укрыть, защищать и оборонять. Видел решительной предводительницей
женщин Фландрии… Благочестивой прихожанкой… Скромной мевроу в их
домике в Генте… И вот теперь она предстала перед ним в облике
безупречной принцессы. А еще он в очередной раз понял, что Соланж
прекрасна всегда — в скромности, решительности, величественности и
нежности.
Брюссель, с обожанием
встречавший всех, кто имел достаточно средств для роскоши,
разразился восторженными приветствиями, но Соланж не смутилась на
это выражение простонародной радости. Рука об руку они стояли на
главной площади Брюсселя, словно этот праздник был посвящен им, а
потом слуги осторожно вынесли из следующей кареты Кати и Мишеля —
таких же нарядных, красивых и по-королевски
величественных.