— Все целы? — спросил я у Бориса.
— Да, воевода, — отрапортовал тот. —
Ни один не пострадал, как вы и велели.
— Развяжите их, — распорядился я,
наблюдая за реакцией дружинников. Они не оспорили мой приказ, хотя
в глазах читалось удивление.
Фадеев подошёл к своим людям,
успокаивающе поднимая руки.
— Всё в порядке, — объявил он
достаточно громко, чтобы все слышали. — Произошло недоразумение,
которое мы уладили с господином воеводой. Утром мы отправимся в
путь. Никон, — обратился он к начальнику охраны, — покажи, где
лежат вещи Корнеева.
Тот спокойно кивнул, а я жестом
приказал Гавриле последовать за ним. Вскоре охотник вернулся с
потёртым вместительным рюкзаком.
В это время я наблюдал, как Аристарх
помогает своим людям подняться, шепчет что-то успокаивающее.
Хороший руководитель, который заботится о подчинённых — это
качество я не мог не уважать.
— Борис, — позвал я командира
дружины, — выставь караул вокруг их лагеря на всю ночь. Вежливо, но
внимательно.
— Конечно, воевода, — кивнул он, и по
его взгляду я понял, что он обо всём догадался.
Мы договорились с Фадеевым, но
доверять ему и его людям полностью я пока не собирался. В конце
концов, даже самые крепкие соглашения лучше подкреплять здоровой
долей предосторожности.
Изучение чужого багажа не принесло
ничего любопытного. Тёплые вещи и бельё, бритвенный набор, кошелёк
с двадцатью золотыми рублями и потрёпанный том по минералогии. Мои
надежды, что среди чужих портков найдётся секретная переписка, не
оправдались.
Ладно, утро вечера мудренее.
***
Спозаранку я решил проверить, как
поживает мой новый двойной агент. Для этого попросил Полину
сопроводить меня — её навыки целительства могли оказаться
полезными.
Караван Фадеева уже покинул деревню.
Кажется, они очень сильно торопились сделать как можно больше
километров между собой и нашей деревней.
Когда мы вошли в дом доктора, нас
встретил густой запах лечебных трав и сосновой смолы. Альбинони
суетился у постели Черкасского, который выглядел бледным, но уже не
таким измученным, как прошлой ночью. Итальянец, заметив нас, тут же
принялся активно жестикулировать.
— Mamma mia! Вот это я называю
варварством! — он взмахнул руками, словно дирижёр оркестра. — Я вот
уже двадцать лет лечу людей, но такие методы… это же не допрос, а
пытка!
Я пропустил его упрёк мимо ушей,
переведя взгляд на Тимура. Тот лежал с перевязанной грудью,
сломанным носом и опухшей лодыжкой, которую доктор уже зафиксировал
с помощью лубка.