Хаук подскочил на диване, чувствуя, как бешено
колотится в груди сердце, сел и посмотрел на привычно приоткрытую
дверь в мастерскую.
Надо было ночевать наверху.
И никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя
терять конечности — даже представлять боль, рождающую такое, было
неприятно до дрожи.
Сам Джей в этот раз пришел в себя далеко не
так быстро. Страйд же не торопился убирать предохраняющие от
случайных травм ремни: проверял ногу на реакцию и
работоспособность. Хаук слышал, как они негромко переговариваются —
приглушенный голос механика и хриплый, еще дрожащий, Джея. Но зато
когда оба вышли, походка «внешнего» вновь стала уверенной и
твердой. Собранной. Даже осанка изменилась. Хаук чувствовал
незримое напряжение, будто давление до предела сжатой пружины.
Видел его в опять изменившемся взгляде вольного.
До начала парада осталось всего несколько
часов.
Появившегося следом Страйда будто выжали. Он
весь как-то вытянулся и осунулся; глубокие тени под красными
глазами — следствие двух бессонных ночей — лишь еще больше
подчеркивали затравленный взгляд «в себя». Механик панически боялся
того, что сделал. Последствий. Будущего. Решений Джея. Этой его
готовности. Он явно работал на износ скорее морально, чем
физически.
И тут Хаук впервые подумал, что спасший его
вольный на деле бессердечная мразь. А еще что сам Страйд не
выдержит — попытается помешать, встать на пути. И тогда… Интересно,
способен ли Рассел выстрелить в своего близкого друга? Убрать с
дороги так же, как недавно угрожал самому высотнику?
Нихрена.
Совсем не интересно. Этого высотник точно
знать не хотел, но накатывающее ощущение беспомощности упорной
мыслью билось в висок — придется.
Шаги вольного стихли наверху. Механик постоял
немного, глядя в потолок, и с тяжелым вздохом опустился на
диван.
— Все, Хаук… Не вернуть теперь, — прошелестел
в утреннем сумраке его голос, в очередной раз пустив по спине армию
мурашек. — Но я хотя бы помог…
— Да неужели? — не выдержал высотник и
прикусил язык. Страйду и так хреново, не стоит делать еще хуже. — Я
пойду поговорю с ним.
— Пристрелит.
— Хер там.
И, выругавшись мысленно как можно грязнее,
чтобы подбодрить себя, Хаук с мрачной решимостью самоубийцы потопал
наверх. Ему бы ту уверенность, что звучала в голосе, — много бы
отдал. Но средство от невольного страха все же было: тупая злость и
отборный мат.