К моральной боли примешалась брезгливость и жалость. К себе, разумеется. Эх, бедная я разнесчастная!
Снова слёзы.
Неправильные, острые, жгучие.
Хочется пойти и отмыться от всех прикосновений и поцелуев Кирилла. Предатель! Измарал меня, а я, дурочка, и уши развесила. А ведь многие в отделе, где я работаю, недоумевали, с чего это мне такое счастье привалило, в виде заместители начальника нашего отдела. Хотя теперь и я вот задумалась — с чего? Да и счастье ли?
Носящиеся в голове мысли периодически сталкивались и выдавали совсем уж странные результаты. Например, подумалось, что, может, это я виновата? Хотя в чём? В том, что этот подлый шакал, так искусно притворяющийся львом, главным самцом прайда, больно укусил и отшвырнул, хотя до этого обещал заботу и всё, что там полагается в семейных отношениях? Вот уж нет! Может я и не идеальна, по каким-то там критериям, но можно было тогда просто расстаться, а не морочить мне голову своими «люблю, трамвай куплю…». Я же не дура, и могу понять, что ну так случается и люди друг другу могу не подойти, разонравиться, и вообще. Но вот предательство ничто в моих глазах оправдать не может.
Карина временно отдала мне свою спальню и оставила, не беспокоя. Мне надо было выплакаться, и она это понимала. Чай сладкий мне только сделала и оставила на тумбочке у кровати. За что я была ей очень благодарна. Блистер с успокоительными лежал рядом и смотрел укором. Но нет.
Глаза, из-за долго непрекращающихся слёз и того, что я их тёрла, стали щипать. И надо бы пойти умыться, но я боюсь заглядывать в зеркало. Представляю, какая я там сейчас раскрасавица: тушь потекла, и то, что от неё осталось, наверняка создало зловещую боевую раскраску. Хотя, боевую ли? С кем и ради чего сражаться? За Кира? Обойдётся, предатель! Не дождётся! Не нужен!
Всё это я не стесняясь выкрикивала в подушку. Вот уж кто всё стерпит. Даже побить её можно, не то, что покричать в её мягкий бок. И всё же в ванну бы надо попасть. Смыть с себя всё.
Я стояла под тугими струями воды и царапала себя ногтями. Мне хотелось вылезти из этой кожи, которая помнила отпечатки его прикосновений. Он клеймил ими меня так же, как и поцелуями.
Его касания запомнило моё тело. Слишком нежное для грубых, слегка шершавых пальцев, и сейчас, скобля себя ногтями, я только продлевала агонию, потому что это тоже было напоминание. Острое. Неправильное. И мое тело ныло. Скучало. Кричало, что ему не хватает тяжёлых ладоней.