– Лена, – шепчет отец сжима мою руку. Мозг пытается обратно встать в ячейку адекватности и все же это не так-то просто, когда я смотрю на Астархова.
Если бы я не знала, что он оборотень, и будь он в домашнем трико с растрепанными волосами, то вполне себе решила, что это домашний семейный человек, любящий свою жену и маленьких детей. Работающий на каком-нибудь заводе по металлу или охранником.
Невозмутимое выражение лица все же дает пробоину. Он улыбается. И эта улыбка совершенно не похожа на предсмертную, ту что я могу видеть в последний раз.
Тряхнув головой, словно попыталась вытряхнуть из нее остатки затуманенного разума, здесь и сейчас я снова начала осознавать, что ситуация далеко не из тех, когда мне можно улыбаться. Я улыбнусь и посмеюсь, когда мы с отцом окажется дома, а этот… надеюсь ему на голову упадет кирпич.
– Тебе придется пожить у меня дома, – открываю рот, не имея возможности возразить. Мыслей миллион, а высказать их не выходит. Они застряли в горле большим ядовитым комом.
– Что значит пожить у вас дома?
– Это ради твоей безопасности.
Перевожу взгляд на отца. Сейчас он немного меня разочаровал и … взбесил?
Какой еще безопасности?
Почему он молчит? Как он может это позволить? Ведь оборотень хотел его убить, нас держат в заложниках уже несколько дней, а теперь он так просто отдает меня ему. Ради чего? Ради моей безопасности? Смешно!
– Я не понимаю. Папа!
– Не волнуйся, дочка. Все будет хорошо.
– А что будет с тобой?
– Я ведь сказал тебе, что не трону твоего отца. Пока не трону.
Подскакиваю с кровати и подлетаю к Астархову, который ни на миллиметр не сдвинулся с места. Даже не знаю, откуда у меня взялась такая смелость, сила и дурость, чтобы треснуть кулаком в грудь оборотню так, что он сложился в три четверти.
Ё моё. Что за чудеса…
Пораженно вжимаюсь спиной в стенку, белея в тон и сливаясь с ней воедино.
В комнату влетает охрана. В какую-то секунду я понимаю, что мне хана. Реальный такой и большой хана. Но на меня даже не посмотрели. Подхватили под руки Астархова, который, сию секунду одним рычанием приказал к нему не прикасаться.
Отец, полностью растерянный и дезориентированный хватает меня за руку, дергает на себя и загораживает собой, явно боясь, что меня не раздумывая грохнут.
Астархов шумно выдыхает, выпрямляется. Его взгляд в который раз за сегодня острой стрелой направлен на меня. Но мое дыхание, оно наоборот ускоряется как от интенсивной пробежки, вместо того, чтобы сократиться до одного вдоха в минуту.