За спиной он услышал хлопки выстрелов, но не озаботился: нападавшие стреляли в белый свет, как в копеечку. Еще через несколько секунд он захлопнул дверцу, и машина тут же прыгнула вперед, унося их от неприятностей.
* * *
Последними на борт самолета в сопровождении сразу двух бортпроводниц поднялась довольно большая группа людей в добротно сшитых костюмах, которая прошла в первый салон, укрытый от глаз прочих пассажиров занавесками.
– Ну, теперь взлетим, – насмешливо произнес сосед Игнатьева. – Большие люди наконец загрузились.
– А кто это?
– Большие люди, я же говорю, – повторил попутчик. – Московская комиссия. Летят к нам порядок наводить.
Игнатьев заинтересованно поднял брови. Информированность попутчика была достойна удивления.
– Вы-то откуда знаете? – спросил он.
Попутчик довольно засмеялся.
– В бизнесе главное – информация. Я еще неделю назад знал, что готовятся какие-то разборки.
– И по какому поводу?
– Что?
– По какому поводу разборки?
– Боже мой, да повод всегда найдется. Нужно же показать, что работа кипит, все при деле. Что пятнадцать лет назад, что сейчас, – все одно и то же. Ничего не изменилось.
– Ну и как? Наведут порядок?
Попутчик развеселился еще больше.
– Да ты что! Знаешь, как наша территория называется? Край. Потому что с самого краю. Дальше – ничего нет, один океан. И до Москвы очень далеко. Приедут, руками поводят, водки с местным начальством попьют, закусят крабами – и назад. Раньше хоть снять могли, шею намылить. А сейчас – нельзя. У нас Конституция, демократия. Не то что губернатора или мэра – сельского главу тронуть нельзя. Сиди себе, спокойно делай свои дела и не дергайся.
– Ты, однако, оптимист, – сделал вывод Игнатьев.
– Я – реалист. И вообще, мне плевать на эти игры. Главное, чтобы меня не трогали… А ты к нам тоже в командировку? По коммерческой части?
– Именно так, – подтвердил Игнатьев. – Есть кое-какие деловые вопросы.
Сосед что-то хотел сказать еще, но заревели двигатели и самолет начал самостоятельное движение на взлетную полосу. Сосед туго затянул ремень безопасности и отвернулся к иллюминатору. Игнатьев понял, что он волнуется. Самому Игнатьеву тоже никогда не нравились ни взлет, ни посадка. Но в его жизни их состоялось так много, что он научился оставаться равнодушным. Разговор с попутчиком возобновился лишь после того, как лайнер благополучно набрал полетную высоту и пассажирам было разрешено расслабиться в рамках установленных правил.