Я в замешательстве и полном непонимании происходящего.
— Мира, я считаю, ты одна можешь помочь моему Глебу. Не торопись с ответом, только…
— Что?
— Не заставляй меня долго ждать.
***
— Вы сумасшедший… — не уточняю, а констатирую факт.
— Мира, я просто старый и очень сентиментальный. Не могу смотреть на то, как мой близкий человек, крестник, гробит себя. Он стремительно несется под откос.
— Туда ему и дорога, — выпаливаю то, что уже давно заворочалось смертельной коброй в груди.
Не умею я затаивать злобу. Вываливаю ее моментально и потом всегда жалею, что я такая прямолинейная дура.
Зачем? Кому сдалась моя правда в этом несовершенном мире?!
— Ты его не знаешь.
— Разве? Евгений Семенович, давайте откровенно. Вы очень обеспеченный и влиятельный человек, — сердце стучит о ребра, и язык не слушается совсем. — Почему ваш любимый родственник не может нанять вам частную сиделку? В конце концов, самостоятельно ухаживать за вами, дома, а не в больничных стенах.
— Мира, все не так. Глеб запутался, и я нашел эффективный способ.
— Приставить к нему волонтера в лице меня?
— Пусть так, девочка. Но разве ты не хочешь помочь своей матери? Ты играешь со мной в шахматы, гуляешь, веселишь. По правде, я к тебе прикипел всей душой… и прошу о помощи, предлагая взамен спасение для твоего близкого.
— Никто не гарантирует успеха. Все это так случилось внезапно… Обследования покажут лишь часть картины, а путь к выздоровлению может затянуться на годы…
— Мира, но разве можно упускать такую возможность?
Я чувствую, как Малышев умело подводит меня к нужному для него решению. Я сопротивляюсь изо всех сил, отчаянно на мой взгляд выставляя племянника Евгения Семеновича в самом неприятном виде. Я разрываюсь на нескольких работах, коплю на лечение для мамы, а какой-то мажор не ценит единственного родственника. Разве такой, как он, достоин спасения?!
И когда я уже открываю рот, чтобы отказать Малышеву и уйти с гордо поднятой головой, слышу голос мамы:
«Мирочка, цветочек мой, никогда не бросайся помощью свыше. Гордыня плохой советчик».
Она это повторяла, сколько я себя помню, что заставило ее так думать, мама никогда не рассказывала.
Немая сцена словно из кинофильма. Я стою гордая и неприступная, и мой «поклонник», инвалид, осознавший, что что-то сделал не так в своей жизни, раз все пошло совершенно не по плану.