— И против каких же Либеральных
реформ Вашего батюшки Вы выступаете? — послышался вкрадчивый голос
позади меня.
Я не повернулся резко, не растерялся,
хотя догадался, кому этот голос принадлежит. Не то чтобы я помнил
его звучание, просто понял по напрягшимся лицам Константина
Петровича Победоносцева и Оттона Борисовича Рихтера, пока что
единственных принимающих меня таким, какой я есть. Они хотели мне
что-то подсказать намёками мимики или жестами, но я ответил именно
так, как и думал:
— О какой либерализации и демократии
Вы говорите, если Шестьдесят Пять Процентов территории России —
вечная мерзлота?! Вы, мой дражайший отец, заблуждаетесь в основных
реформах, затеянных Вами и они больно ударяют уже по Вам и
государству!
— Вот как? И Вы, Александр
Александрович, можете это подтвердить примерами? — неподдельно
удивился больше моей наглости Император Александр Николаевич, а это
был именно он.
— Да, конечно! С какой из реформы Вы
хотели бы начать? Экономика, политика, военка или социалка?
Последнее слово, видимо, сильно
резануло ухо отцу, и он именно на нём и остановился:
— Начни с этой, как ты назвал её,
"социалки“. Что ты под ней имел в виду?
— Социальные реформы. Например,
отмена "крепостного права"!
— Даже так?! Ты и впрямь считаешь,
что "Манифест об отмене крепостного права" не дарует крестьянам
свободу?!
— Это самое откровенное заблуждение!
Крестьяне надеялись, что с освобождением их участки достанутся им
даром, и были разочарованы требованием выкупа земли. Даже
поговаривали, что помещики извращали закон. Свидетельством тому
были народные бунты в том же Тысяча Восемьсот Шестьдесят Первом
году, когда вышел манифест. За год их было почти в два раза больше,
чем за предыдущие десять лет. Выкупая свой полноценный надел,
крепостной компенсировал землевладельцу свой труд на многие годы
вперёд! Помещик получал двадцать – двадцать пять процентов,
остальные семьдесят пять – восемьдесят доплачивало государство, но
не живыми деньгами, а облигациями, обещаниями. И теперь государство
становилось кредитором крестьянина. Ежегодно он должен теперь
отдавать ему по Шесть процентов. Мало? Но за сорок девять лет
набегает Триста процентов!
— А чем тебя не устраивает учебная
реформа? — провокационно спросил Император, считая, что уж там-то
не к чему придраться.