Пары повозок проносились
мимо меня одна за одной, обдавая порывом ветра и исчезая по другую
сторону портала. Иногда я выхватывал взглядом лица караванщиков, и
все они неотрывно смотрели на меня, прижав руку к груди. Прощались.
Я им не отвечал.
Последним шел фургон мэлэха с
прикрепленной к крыше надтреснутой костяной пластиной, отчищенной
от мяса. Ну и правильно. Не оставлять же ее здесь. Наверняка кучу
денег стоит.
Черт! И о чем я вообще опять
думаю?
Караван пролетел мимо меня подобно
поезду, забывшему сделать остановку на одной из станций. А следом в
дрожащее марево перехода шагнул и я, предварительно призвав из
Теневого хранилища всех доступных мне прислужников.
Я весь напрягся и прищурился, в
ожидании теплового удара Диких Земель и поднятого колесами облака
пыли, однако неожиданно обнаружил себя отнюдь не посреди пустыни. А
вместо смертельно опасного монстра на меня смотрела ослепительной
красоты молодая девушка, будто бы вырезанная искусным скульптором
из белого мрамора.
Хотя вряд ли можно сказать «смотрела»
про ту, чьи веки были смежены, словно при глубоком сне. Даже
ресницы не дрожали. Но тем не менее я чувствовал, что она неотрывно
наблюдала за мной неким непонятным мне образом.
Окинув пространство быстрым взглядом,
я понял, что нахожусь в замкнутом помещении без окон и дверей.
Однако света вокруг хватало с избытком. Тот многократно отражался
от белых мраморных стен, но не слепил, а лишь подчеркивал
особенности этого места.
Главными из которых на мой взгляд
являлись барельефы и золотые узоры, находившиеся в постоянном
движении. Мужчины и женщины, рыбы и птицы, монстры и обычные звери
– они плавно перетекали из одной формы в другую, не задерживая
метаморфозу ни на одну секунду. Будто несколько жидких картин,
слитых в один чан, который не то художник, не то повар помешивал
черпаком, не давая застыть.

От постоянного мельтешения меня
начало мутить, и я снова сосредоточил свой взгляд на девушке.
Или женщине?
Или старухе?
Потому что ее лицо тоже начало
меняться, то являя собой не прошедшую еще Церемонию Пробуждения
малышку, то отжившую свой век даму на смертном одре. И при этом
каким-то непостижимым образом она продолжала сохранять свою
противоестественную красоту, достойную легенд, од и прочего
эпоса.
– Хватит! – рявкнул я, закрыв глаза и
выставив перед собой руку ладонью вперед. – Прекращай. Если не
хочешь, чтобы я все тебе тут заблевал. Убираться не буду –
предупреждаю сразу.