– Вас научат ориентироваться на местности, – говорил Пониковский, не догадываясь, что этому Козлова давно уже научили. – Ночью ли, днем ли… Определять расстояние… Ходить по азимуту…
Слушая Пониковского, Козлов думал: «Что ты за человек и какова твоя роль в подготовке шпионов? Много ли их прошло через твои руки и куда заброшены взращенные тобой птенцы? Давно ли служишь фашистской разведке и за что она тебя ценит?»
Возможно, доктор Пониковский обладал способностью читать чужие мысли. Возможно, природа наделила его особым, нечеловеческим чутьем. Кто ж его знает. Но едва Александр Иванович подумал о нем, глаза зондерфюрера – черные, недобрые – гневно сверкнули, кончик носа, украшенный крупной бородавкой, побагровел. Продолжать с ним беседу было небезопасно.
– Я могу идти? – спросил Козлов, не выдержав его взгляда. – Скоро начнутся занятия.
– Можете! – В голосе Пониковского зазвенел металл. – Да благодарите судьбу, которая к вам слишком благосклонна.
Проводив Козлова, доктор Пониковский тотчас же позвонил полковнику Трайзе.
– Господин полковник, прошу вас выслушать меня. Этот русский пленный, присланный вами вчера, этот Меншиков не внушает доверия.
– Почему? – удивился полковник. – Какие у вас факты?
– Фактов пока нет, но я вижу его насквозь.
– У вас опасные глаза, зондерфюрер. Они все искажают, точно кривое зеркало, – Трайзе начинал нервничать.
– Я говорю со всей ответственностью. Чутьем опытного разведчика…
– Опять набиваете себе цену? – оборвал его шеф. – Можно подумать, что чутьем опытного разведчика обладаете только вы. Будет так, как я решил. Поняли? Меншиков еще покажет себя, попомните мое слово. А вам как начальнику школы пора бы научиться разбираться в людях. Если хотите соответствовать занимаемой должности…
После такого ответа Пониковский больше не заговаривал с шефом о Козлове. Просто не хотел иметь неприятностей. А сомневался он в нем на все сто процентов. Не верил ему и на каждом шагу стремился подчеркнуть свою подозрительность к русскому. Она не только не рассеивалась в его сознании, но, наоборот, все более крепла.
Главным, что основательно влияло на настроение Пониковского в ту пору, было положение на фронте. Каждое утро, встретив Пониковского во дворе школы, Козлов по выражению его лица определял, как обстоят у немцев дела. Хотя русским ничего не сообщали о ходе боевых действий, разве только о новых, непременно блестящих победах немецкого оружия, оккупанты выдавали себя своим поведением. При очередной неудаче на фронте они становились раздражительными и зло свое срывали на курсантах. В один из таких дней – было это уже в конце сорок второго года – Александр Козлов снова столкнулся с Пониковским.