Возглас - страница 14

Шрифт
Интервал


         Может статься, сгустком боли
подберётся сердце в мозг
от безвыходной любови
и невыплаканных слёз:
только-только глянуть стоит
на пустой экран окна,
как желание простое –
плакать – вымерзнет до дна.
         Да отнюдь же не смертелен,
а спасителен вдвойне
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.

VIII

          Возвращенье из глубинки,
честно говоря, глуши,
как из валенок в ботинки
переход моей души.
          Вьюги подвели итоги,
и сугробы аж в этаж.
Приедается убогий
в окна въевшийся пейзаж.
          Иль считать за подмалёвок,
или ж, раз на то пошло,
что для нежных лессировок
загрунтовано стекло?
          Но шутя разоблачится
выспренних метафор муть –
надо в ночь лишь отлучиться
и холодного хлебнуть,
где проглядывает льдинкой
в синем воздухе луна.
          Этот мой коктейль с чудинкой
надо выцедить до дна,
чтобы в ясности мороза
кроме звёзд не стало грёз.
          Кончилась метаморфоза.
          Никаких метаморфоз.
          Сам я праздным подмастерьем
отвернул лицом к стене
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.
1969 – 1970

Собственные колебания

          Спешу и медлю, трачу и коплю,
и пить вино в один захлёб люблю,
и длю глоток, не помня как был начат.
         Когда иначе – лучше потерплю.
         Что ж, половодью тоже свой черёд.
         Любовь накатит, да не вдруг спадёт.
         Жизнь поспешит – натянет смерть поводья,
едва помедлит – время подхлестнёт.
         Так не спеша покинуть этот свет,
уже прощаюсь, длю ещё привет.
         Необратимо повторимы числа.
          Спешить нет смысла, медлить смысла нет.
1969

«Проездом в голимые степи…»

          Проездом в голимые степи
я помню тот реденький бор,
где сосен негромкие цепи
на жёлтый взошли косогор,
и тот городок неприютный,
где пуст за тобою вокзал.
          Отстать мне в стоянке минутной
от поезда – Бог отказал.
          Пожизненный узник той встречи –
вагон всё догнать не могу,
всё в том же тебе Семиречьи
я что-то кричу на бегу.
1969

Махина

         При любви к механизмам часов
мне достаточна их обнажённость,
как предзимних раздетых лесов
затаившая бунт отрешённость.
         Заводным шестерёнкам секунд,
что для вечности целой хлопочут,
чем-то, видно, сродни этот бунт
к прутьям голым прижавшихся почек.
         Анатомия этих живых
не сложней, чем у прочих пылинок:
жизнь соцветий, заложенных в них, –