В памяти Преосвященного сохранились обстоятельства получения им указа. «Как крестьяне были за монастырями, то близ города Твери была монастырская вотчина, при оной же была и роща, положение же места прекрасное и уединенное. Я намерение имел в оной роще выстроить себе келию для уединения. Однажды, в свободное время, весной, в день субботний, я и был в оной вотчине; и крестьяне мостили мосток через протекающую малую речку, я же прохаживался и смотрел за их работой. Послышав в соборе благовест к вечерне, я приказал заложить коляску и поехал в монастырь к вечерне и, придя в церковь, стал на своем месте. В скорости пришел ко мне от архиерея сторож и говорит: отец ректор, пожалуйте к Его Преосвященству. Я ему сказал: вот, отслушав вечерню, тотчас и явлюсь к Его Преосвященству. Но посланный не успел выйти из монастыря, в ту же минуту приходит и другой сторож и говорит: "извольте скорей ехать". И я, недослушав вечерни, поехал в архиерейский дом; но дорогой, едучи, чувствовал в сердце своем и печаль и радость, ибо некоторые из архиерейского дома, как-то: эконом и прочие, были недоброжелательны ко мне, и думал: нет ли от них каких-либо клевет на меня к архиерею. По приезде же я вошел к нему с торопливостью в переднюю келию и приказал келейнику доложить Преосвященному, что я приехал. В ту же минуту вышел ко мне Преосвященный и говорит мне приветственно: "Прошу покорно, отец ректор, – поздравляю вас епископом", и дал мне синодальный указ; сам же заплакал: жаль де мне расстаться с вами, и говорит мне: “вы немедленно сдайте монастырь и отправляйтесь в Петербург”». Новонареченному епископу оставалось покориться Божию о нем Промышлению и отвечать: «Благодарю, приемлю и нимало вопреки глаголю». Сдав монастырь, святитель немедленно отправился в Петербург, где 13 мая 1761 г., в Петропавловском соборе, рукоположен был во епископа городов Кексгольма[10] и Ладоги, с тем, чтобы, управляя Хутынским монастырем, быть викарием архиепископа Новгородского. Вскоре отправился Тихон в Новгород, для чего туда послан был и указ из Синода для принятой по обычаю архиерейской почести, что там и выполнено было как должно, со звоном. «При сей церемонии великое стечение градских жителей было для зрения, поелику я тамошней Семинарии ученик и воспитанник. Что же случилось? Между народом находилась, смотря на сию церемонию, и сестра моя родная, которая вдовствовала в крайней бедности и питалась тем, что у богатых людей в хоромах полы мыла, когда она еще жила в Валдаях; но как я был учителем определен, то взял ее в Новгород и содержал на своем коште. Поутру же послал я за нею колясочку, а она, приехавши, и не смеет взойти ко мне в келию. Я, отворяя двери, говорю ей: „Пожалуй, сестрица“, а она, войдя в келию, вся слезами залилась. Я говорю ей: „Что ты плачешь, сестрица?“ – „Я плачу, – говорит, – от великой радости, братец; вспомните, в какой мы бедности при матушке воспитывались, что, бывало, временем и дневной пищи лишались мы; но теперь я вижу Вас в каком высоком сане! Я вчера была между народом и видела, как и встречу Вам делали!..“Я говорю ей: „Сестрица, ты почаще посещай меня, теперь есть на чем вам приехать ко мне, у меня есть услуга, лошади и коляска для вас". А она сказала: "Благодарствую, братец, но иногда и наскучу Вам частым приездом“. – «Нет, родная, – сказал я ей, – я никогда не соскучу твоим посещением; я сердечно тебя люблю и почитаю (поелику она большая мне сестра была). Но по приезде моем в Новгород сестра моя один только месяц пожила и скончалась. Сам я погребал тело ее. По образу архиерейской службы, приложился я к святым иконам, пошел ко гробу, открыл покрышку и осенил тело ее, а она будто улыбнулась на меня. Бог один знает о том, что сие вообразилось в глазах моих (однако не утвердительно говорю о сем). Я же сам, едучи дорогою к погребению, также и всю литургию и погребален