В этот раз он костерил меня за то, что на запах змеиных
внутренностей, вышла стая гиеноподобных существ. Старик никогда не
вникал в процесс готовки, поэтому когда он узнал, что я просто
выбрасывал несъедобные потроха, то устроил очередной разнос.
Разумеется, я уже и сам давно понял, какую глупость совершил.
Нужно было сразу закапывать все в землю. Вспомнился огромный нос на
продолговатой морде убитого колдуном чудища. Наверное, оно тоже
почувствовало запах сырого мяса сокола и шло по следу.
Разумеется, делиться этими мыслями со стариком я не стал. Ни к
чему подтверждать его собственные догадки. Еще полчаса назад он
собирался прекратить, но когда я в очередной раз назвал его про
себя старым маразматиком, тирада продолжилась со слов:
– Нет, посмотрите! Вы только гляньте на эту паскудную улыбку
недоношенного имбецила! – призывал колдун невидимую публику его
сольного выступления. – Как же тошнотворно смотреть на то, как на
твоих глазах неблагодарный прощелыга оскотинивается до крайней меры
подлости!
Прикинув, что с его неведомыми способностями, со старика
станется читать мои мысли, я прикусил язык, ставя зарубку в памяти
не реагировать на его пакости, пока он рядом.
Как оказалось, Граксом его прозвали нерадивые изгнанные ученики.
Что именно означал странный термин, я не знал, но зато колдун
поведал, что они объединились и, воспользовавшись его
доверчивостью, попытались его уничтожить. Разумеется, он не
рассказывал этого мне лично, а просто направлял свой бесконечный
словесный поток в их сторону, частично раскрывая детали своей
прошлой жизни.
Старик представился мне господином Итсвином. Именно господином,
что положило начало нашей первой перебранке. Почетный маг первого
круга, великий магистр, высший арканолог… Колдун раздувался от
важности, бросая пыль в глаза и выдумывая титул за титулом.
Его реальная полезность определилась, когда пришла пора добывать
пропитание. В поисках пищи и кулинарии его опыт сводился к нулю.
Глубокие познания в области застольного этикета – вот то
единственное, чем он мог козырнуть за столом.
Кроме неуемной гордыни вкупе с непомерным самомнением, что суть
одно и то же, Молтусу Итсвину была присуща излишняя болтливость. В
основном он предпочитал ворчать, язвить, насмехаться, подтрунивать
и распекать, но иногда ему все же удавалось совладать со своей
натурой. В такие моменты он, как правило, недовольно фыркал или
молча пялился в одну точку.