– Дуреха, – беззлобно сказал он тогда, – неужели одной лучше?
Не знаю. Если посмотреть с точки зрения… этой… вечности и… и философии… да, философии… то, может, и лучше, и «свобода» все-таки… сладкое слово, а с другой стороны… как посмотреть! Мысль вилась затейливо, ускользала и не давалась.
Спать, спать, спать! А завтра прямо с утра – на диету!
Упав в кровать, я зевнула и щелкнула пультом, чтобы взглянуть… одним глазком… одним… одним…
Бодрый женский голос радостно прокричал рекламный слоган, и я отключилась.
И приснился мне Майкл Винчестер… Мы, держась за руки, бежали от кого-то или за кем-то по длинному мрачному коридору. Пули свистели у виска и чиркали в стены, а мы все бежали, охваченные радостным ужасом, бежали так, как бегут только во сне – оставаясь на месте.
На мне было потрясающее платье – красное, с открытой спиной, и скромное бриллиантовое колье…
Глава 3
Переводчица (часть II)
Кажется, я забыла представиться. Меня зовут Александра Окулова. Девица Окулова, как называет Савелий Зотов. Впрочем, я, кажется, об этом уже упоминала. «Девица Окулова»… Даже красиво. В отличие от Акулы со времен детского садика. Уж лучше я бы и на самом деле была Акуловой, не так обидно. Прозвище Акула наводит на мысль о прожорливости, жадности и глупости. Номен ист омен, как говорили древние. Имя – судьба. Как можно полюбить женщину с такой кличкой? Или воспринять серьезно? И так всю жизнь.
Нет, не из-за клички, конечно. В жизни все должно происходить вовремя. Надежда и любовь – в молодости, опыт и уверенность в себе – в зрелом возрасте, достоинство увядания – в послезрелом. «Научи меня, лес, увядать без печали», – сказала одна болгарская поэтесса бальзаковского возраста. До увядания еще далеко – мне тридцать три. Всего или уже. Зависит от настроения. В припадке оптимизма я думаю: «Только тридцать три! Все впереди!» В депрессии: «Уже тридцать три! И ничего нет впереди, кроме Майкла Винчестера. Проходит жизнь, проходит жизнь…»
Десять лет назад я закончила иняз нашего пединститута, ныне университета. Английский и немецкий. Три года в школе, потом меня сократили как самую молодую и бессемейную, и я перешла на вольные хлеба. Делала переводы для бюро патентов, контрольные для нерадивых заочников, репетиторствовала, а летом подрабатывала гидом-переводчиком. В один прекрасный день моя подружка Людмила Герасимова, восходящее светило местной тележурналистики, сунула мне роман американки Энн Тайлер «Турист поневоле» и заявила, что поручилась за меня перед главным редактором «Арт нуво» Савелием Зотовым. Пригрозила, что это мой последний шанс и если я, как последняя дура и лентяйка, буду валять дурака, то… «Имей в виду, – сказала Людмила, – прощелкаешь – убью!»