– Больно, бля! – от неожиданности дергаюсь. Вместе со мной дернулся автомат, что выходным отверстием до сих пор упирается в бедро. Металл съехал к «фаберже». Практически уткнулся в них. Все, что можно было – втянулось внутрь. По спине пробежал неприятный холодок, подмышки взмокли.
– Он, он! Я его тоже узнала! – подхватила другая не менее противным голосом. – У–у, старперище! Извращенец!
– Эй, я ни в чем не виноват! – на всякий случай заорал, пока меня не обвинили в том, чего я не совершал и не лишили важной части тела.
– Если ты, мразь, хоть пальцем тронул мою подругу!.. – продолжает надо мной пищать девица. – Если с ее головы упал хоть один волосок!.. Мой брат скрутит тебя в бараний рог и скажет, что так и было! Да же, братец?
– Ага, – подтвердил тот самый амбал–братец, что держит мои яйца на мушке.
– Ой, смотрите, у него на руке кровь! Ты что, бабуин, нашу Нику избил?
Блять, выключите это сраное кино, мне оно не нравится!
– Маша! Аня! Как вы тут оказались? – вскрикнула выбежавшая из кухни Вероника.
– Ника–а! – в голос заорали девки. – Живая! Слава богу!
– Малая, – перекрикивая чаек, обрадовался брат одной из них, – он тебя заманил? Угрожал? Шантажировал? Насильно удерживает?
– Нет! Я сама пришла! В гости! Девочки, Женя, вы что тут устроили? Кто эти люди?
– Все, ребята, отбой, можно опустить оружие, – это сказал кто–то из полицейских. – Нашли девушку. Живая.
А женские голоса затрещали сороками на весь дом:
– Сомова! Ты нас так напугала!
– Мы с ног сбились, тебя разыскивая.
– Хорошо хоть по сториз смогли вычислить где ты.
– Он тебя силой увез?
– Тронул тебя?
– Изнасиловал?
– Избил?
– У–у, сволочь!
Мне в ребра опять прилетел пинок. Я дернулся, заскрежетал зубами. Больно же!
– Что ты делаешь, Маша! Отпустите его, – взмолилась Вероника. – Он ни в чем не виноват! Артем! – девчонка упала передо мной на колени, склонилась, погладила нежно, заботливо, как котенка, рукой по волосам. – Вы как?
– Норм, – прохрипел, практически облизывая губами пол.
– Снимите с него наручники, пожалуйста!
– Ник, Ник, а он не буйный? Щас мальчики снимут с него наручники, а он ка–ак кинется!
– А ты его защищаешь!
– Стокгольмский синдром! – опять сороки затрещали.
– Маш, ну что говоришь такое? Он мне слова плохого не сказал, пальцем не тронул, а ты – кинется, синдром.
Маленькая моя. Защитница. Самому ее приласкать захотелось и мордой, тьфу ты, лицом о коленочки круглые потереться.