Я разом похолодела всем телом: от кончиков пальцев и до
корней волос. Причина такой реакции была проста. Среди носильщиков
с рынка не было никаких “милых”. Там вообще девушек не наблюдалось
от слова совсем.
Заторможенно кивнув, я закрыла лицо за высокими свертками
и медленно поплыла вперед по коридору, молясь всем местным Богам,
чтобы граф не задумался над прозвучавшими словами. Но не тут-то
было.
— А ну постой-ка, — раздался у меня за спиной его тихий
вкрадчивый голос.
По спине табунами диких лошадей пробежали
мурашки.
Меня дернули за капюшон, отчего он слетел с головы,
обнажая водопад светлых волос. Я обернулась невольно, тем самым
подставляя себя еще сильнее.
— Ты?! — с яростью выплюнул Арсарван.
Он смотрел на меня так, будто я только что утопила его
корабль вместе с командой.
Я отпрянула инстинктивно, но он уже впился пальцами в мое
запястье. Без особых усилий забрав у меня свертки свободной рукой,
граф поставил их на тумбу рядом с корзиной, в которой до сих пор
нетронутыми лежали сладости.
Я буквально ощущала, как пульс стучал под кожей в том
самом месте, где сомкнулись пальцы Машкиного мужа.
Третья участница этой сцены выглядела максимально
растерянно. Глядя на нас непонимающим взглядом, она все силилась
что-нибудь сказать.
— Мы отойдем на минутку. — огорошил Арсарван нас обоих и
резво втащил меня в помещение за ближайшей дверью.
Это оказалась спальня. Детская спальня. Узкие двухярусные
кровати будто врастали в стены по бокам от высокорасположенного
вытянутого окна. Под выцветшими покрывалами прятались подушки, а к
стене прямо за спиной Арса в углублении кровати был прикреплен
рисунок. Кто-то неумело, скорее схематично обозначил солнце,
красками вырисовав жирные лучики-палочки.
На моих губах поселилась улыбка. На глаза против воли
навернулись слезы. Грусть защемила в груди. Не тоска, нечто другое.
Скорее просто память о том, как сильно не хватало тепла. Обычного
человеческого тепла.
— Как же ты достала! — прошипел Арсарван, захлопнув за
нами дверь. — Всю душу мне вымотала! Что? Что ты хотела увидеть
здесь? Зачем, Татия? Мы разведемся, и этого не изменить!
Я подняла на графа растерянный взгляд. Он был в ярости, но
она перекликалась с усталостью. На его лице застыла маска
взаправдашного, всамделишного отчаяния. Он говорил что-то еще,
бросал эмоциональные фразы, но последнюю часть этого монолога я
откровенно прослушала.