Я писал в ту ночь, будто одержимый, будто кто-то или что-то завладело моим телом и разумом, а она диктовала мне без остановок. И когда до рассвета оставалось совсем немного времени, она обняла меня и ушла, пропала вместе с туманом. Я же рухнул без сил на раскрытую тетрадь. Силы снова оставили меня.
Хельга.
«Безумие, нет сомнений. И всё же, как хорошо это вино, такой мягкий, нежный вкус». Хельга улыбнулась своим мыслям. Она скрыла туманный пейзаж за окном тяжелыми шторами. Последние слабые попытки её совести докричаться до неё звучали глухо, тонули в вине, которым она их заливала. Хельга пребывала в отличном настроении. Да, он безумен.
Она посмотрела на бокал пристальней и попыталась увидеть что-то тайное в винном цвете. Не было в нем никакой тайны. Славно. Хельга осушила бокал и откинулась на спинку удобного кресла.
Ей хотелось танцевать, кричать, плакать, она чувствовала себя самой счастливой на свете. Подумать только, как мало нужно человеку, чтобы почувствовать такое счастье. Просто выпей чуть более положенного. Она смеялась до слез, хохотала во весь голос, кричала всё громче и громче: «Леонид, дурак ты, болван, дурень клинический! Как же я ненавижу всех вас, таких, мол, нежных, ранимых! Работать он не хочет! А я хочу?! А меня кто-то спросил?! Может быть, я тоже хочу, чтобы приятный мужчина каждое утро слушал мой бред и улыбался мне! Ну? Где ты?! Где ты, туманная, «как тебя там»?! Может быть, ты и мне поможешь сбежать от реальности и влюбишь меня во весь этот бред сивой кобылы?!»
В кровати за спиной Хельги заскрипели пружины. Миг стал болью. Бокал упал на паркет и со звоном разбился. У Хельги вспотели ладони. Одним движением она повернула лицо в сторону постели. На смятой простыне безмятежно разлегся её кот.
Леонид.
Леонид проснулся. За окном была ночь, облака черным щитом скрывали величие звезд и одиночество луны. Леонид попробовал вздохнуть, стало больно горлу, и он закашлялся. Кашель пробудил боль в голове, от этой боли его рот наполнился жидким, вязким вкусом железа.
Раскаты грома раздавались у него в висках, он напряг все силы, чтобы позвать санитаров, но через железо во рту смог пробиться только сдавленный булькающий хрип.
Боль стала его госпожой, и не было ещё раба, способного вынести её мучительное присутствие. Пот сбегал по лицу Леонида, он звал на помощь, а когда надежда, что кто-то придет и поможет, растаяла, будто туманная дымка, он, обессиленный, обмяк на постели. Его уже не беспокоило, что, его руки и ноги связаны. Боль заполнила весь его мир.