Вы хотели услышать мою историю дальше. Что ж, вы своим поступком привнесли в мое пресное утро нежные нотки радости, и кем бы я был, если бы отказал вам в сущей безделице? Конечно, доктор, я продолжу свой рассказ.
Вы помните, с чего всё началось? С завода и рутины, а рутина очень опасна, она будто ржавчина проникает всё глубже в самую суть предмета, прожигая его насквозь, и после материал рушиться, ломается под собственным весом, хотя, казалось бы, мог прослужить многие годы. Да, доктор, я всё ещё рассказываю вам свою историю. Это метафора, я хотел на её примере объяснить, что двигало мной в тот период моей жизни. Так вот.
Чтобы выжить, мне пришлось работать на заводе, там я вирус рутины и подхватил. Всё больше и больше он укоренялся в моем теле, подтачивал мою волю, сводил настроение на нет, и вот спустя некоторое время я, будто съеденная ржавчиной металлическая конструкция, покосившаяся, готовая рухнуть в любой момент, согнулся, ссутулился, и на работу скорее брел, чем шел.
Как раз тогда всё и началось. Мне захотелось писать, как раньше, так, чтобы слово вновь стало объёмным от вложенного в него смысла, чтобы мысль жила дольше минуты или часа. История как апофеоз мысли должна жить вечно.
Вам непонятно, скучно? Хорошо, я перейду к Ней, раз вам так угодно. Вы, я вижу, не любите метафоры.
Она вошла в мою жизнь в ту ночь, в ту туманную ночь, она танцевала, ох, как она танцевала! Вы и представить не можете, насколько она была хороша. Когда пол моего дома скрыл туман, я разулся и стал ходить босым, пробуя холодную дымку кончиками пальцев. Она смеялась, глядя на это. Я наслаждался холодом, отрезвляющим холодом тумана, и от того, что она не покидала мой дом, я готов был петь во весь голос. Это ли не любовь?
Она скользила по туманному ковру и говорила со мной, смеялась, садилась мне на колени и обнимала, я обнимал её в ответ, и нет, она не была призраком, нет, что вы. Она была теплой, из плоти и крови. Я не сумасшедший, я говорю вам чистую правду.
Я рассказал ей всё о себе, все горести, радости. Я признался, что без памяти влюбился в её смех и в нее всю. Я всегда прямо общался с девушками, и эта прямота обычно служила мне плохую службу. Но не сейчас. Она прикрыла мне рот ладонью. А потом поцеловала в губы.
Я забылся в этом поцелуе, время перестало существовать, я целовал её в ответ и, прижав к себе сильнее, шептал ей в ухо всё, что было на сердце, а там царили сумбур и разврат. А дальше я не помню. Не помню, и всё. Не спрашивайте и не смейтесь, я не помню, что было дальше.