Нежно погладила пушистую спинку смелой посланницы. Та открыла глаза, мне опять улыбнувшись, и легко соскользнула с ладони, вспорхнув стремительно под потолок. Полыхнула алыми бликами крыльев и вовсе исчезла.
Как эти маленькие почтальоны умудрялись находить путь в любое, даже самое защищенное место? Волшебство, не иначе.
Мне вдруг захотелось заплакать. Единственным, кто пытался понять меня, просто даже спросить: —“Чего же хочешь ты, Нэрис?”— все эти годы был Диль. Старый друг, так и оставшийся в мире наших с ним детских сказок, не желающий повзрослеть совершенно. Младший сын прайда Винк был физически слаб и, наверное, даже не слишком умен, как мне теперь кажется.
Но зачем ему жить как-то иначе? Для него я, подруга далекого детства, была чем-то вроде сказочной феи, плененной злыми врагами. А он, весь прекрасный такой, очень сильный и смелый, меня жаждал спасать, побеждая вселенское зло.
И что с феей там будет в счастливом конце, совершенно неважно.
Мне казалось, что все уже сказано, эти двери закрыты, долгов не осталось.
Меня здесь ничего не держало. Влачить годы существования в замке, жить в вязкой паутине ненависти, лжи и зависти? Нет, этого я не хотела. Детство закончилось, выбор мой сделан. Выйти замуж за любимого человека наследнице обедневшего прайда правителей все равно не дадут, да и где его взять, подскажите? Пусть мой титул даст шанс на счастье девочкам-полукровкам. У них шансов больше, богатые белоголовые родственники будут довольны.
Так тому и бывать, достаточно думать об этом!
Спустя ровно тридцать имперских минут заглянувшая в купальню Куста застала меня, прямо сидевшую в центре круглого бассейна.
Сквозь плотную пелену пара, собравшегося над горячей соленой водой, ей было не видно моих “горьких девичьих слез”.
Только плакала, сжав зубы, губы в кровь искусав, Нэрис Рейн от бессилия и от злости. Никому не позволю сломать себя. Пусть впереди монастырь, но это мой личный выбор. Пусть и сделанный под давлением сложившихся обстоятельств.
Голова моя вдруг разболелась отчаянно, в глазах потемнело, и поток ледяной воды, обрушенный на многострадальный мой бритый затылок, стал самой последней каплей в переполненной чаше терпения.
Тихо охнула, хватаясь за свежие швы, выступающие выпуклым валиком прямо на темечке, и медленно сползла на пол купальни.