Пробный образец противоядия Тобиус
вливал в тело Марэна на протяжении следующих трех дней, после чего
проявились побочные эффекты в виде пурпурных язв на правой руке.
Взяв образец вещества из язв, волшебник разобрал его состав,
изменил формулу антидота и начал вливания улучшенного состава.
Повреждения организма были страшными. Что-то Тобиус смог исправить
благодаря опыту и целительским талантам, ну а что-то могло
исправить лишь время и чудо. Особенно сильно пострадало лицо, и
надеяться, что оно когда-нибудь станет выглядеть как прежде, не
следовало. Тем не менее Марэн потихоньку выкарабкивался с того
света, доказывая, что некроманты — самые живучие из всех
волшебников мира.
Прошли полторы недели, в течение
которых Тобиус сидел над телом Марэна, неотрывно следя за его
состоянием. Однажды ночью налетела гроза, как в тот первый вечер,
когда Тобиус пришел в «Кладбищенский двор». Волшебник спустился в
погреб, чтобы набрать себе еды, когда во входную дверь громко
постучали. Причем не просто громко, а так, будто хотели высадить
дверь. Поставив деревянный поднос на стойку, Тобиус подошел к
двери. Впускать в зал сырость и холод снаружи, где разбушевалась
непогода, не хотелось, но и сделать вид, что никого нет, было
нельзя. Он отпер дверь.
— Мы закрыты, — сказал
Тобиус, получив пощечину от холодного ветра, ворвавшегося в
зал.
Короткая вспышка молнии выхватила из
темноты силуэт высокого человека в дорожном плаще со стоячим
воротником. Рука волшебника дернулась к жезлу, но он вовремя
остановился, потому что жезл остался на вершине башни, а на пороге
«Кладбищенского двора» стоял не Змеиный Язык.
— Почему я не могу войти? —
спросил посетитель грубо.
Тобиус глубоко втянул носом мокрый и
холодный воздух — лицо его стало жестче.
— Наверное, тебе мешает вот
это. — Он указал пальцем на дверной косяк, на котором
виднелись вырезанные его собственным ножом новые охранные
знаки.
— Где хозяин?
— Болен.
— Впусти, у меня есть
приглашение. Марэн мой друг.
— Всякий может сказаться другом
человеку, который сам за себя отвечать не может. Пшел прочь.
Между треуголкой, с которой стекали
ручейки дождевой воды, и краем поднятого воротника на лице
незнакомца вспыхнули красные огоньки.
— Ты хоть знаешь, на кого лаять
вздумал, смерд? Да я сейчас стены порушу, и никакие знахарские
царапки на косяке твоего горла не спасут!