– Да, занималась. Когда надеялась на признание. Когда полагала, что моя музыка нужна людям. А сейчас… После того, что произошло, кажется, будто душу вырвали и нагадили в нее. Не могу у рояля крышку поднять. Такой спазм начинается… Сердце комком к горлу подкатывает и трясет… За десять минут давление взлетает на тридцать единиц.
Ирина встала из-за стола и усталой походкой направилась во двор. Она не видела ничего вокруг. Она думала о сестре, и о том, что через несколько месяцев навсегда опустеет этот дом.
– Какая Лина у нас стойкая! С каким достоинством держится. Она столько пережила, ухаживая за мамой и за Ларисой. А как мужественно перенесла гибель Жени! Ах, сестренка, как же бесславно закончилась твоя, так блистательно начатая карьера!
Ира хорошо помнила, что в юности Эвелина, как пианистка, подавала большие надежды. Однако, война, раннее замужество и рождение дочери помешали ей, как музыканту реализоваться в полной мере. Между тем, Лина, души не чаявшая в Пазевском, не считала свой отказ от сцены из-за семьи чем-то из ряда вон выходящим. Ради Саши она готова была пожертвовать всем, чем угодно, в том числе и собственными амбициями, а потому чудом уцелела после его самоубийства. Ира подметила, что сестра, пережив эту трагедию, внутренне переродилась. Она охладела к сексу, вся ушла в преподавание и стала ежегодно давать концерты, в общем, с головой погрузилась в свою профессиональную деятельность. Было ли это сублимацией, Ирина утверждать не бралась. Главное, что Эвелина прекратила всерьез воспринимать любые, даже самые назойливые ухаживания мужчин. Она стала относиться к ним, как к игре, которую неизменно затевает любой дееспособный самец, сталкивающийся с приглянувшейся ему самочкой, и за этим не стоит ничего, кроме ритуала, в основе которого лежат природное любопытство и жажда новых ощущений. Именно поэтому в отношения с поклонниками Лина перестала вкладывать душу: она была с ними по-светски любезна и чуточку иронична. Преображалась Эвелина только тогда, когда садилась за рояль. Она молниеносно сбрасывала с себя оковы куртуазности и становилась предельно серьезной, предполагая, что имеет дело с абсолютно материальной, до боли осязаемой реальностью. Ирине Родионовне было ясно: сестра фетишизирует музыку, воспринимая ее, как единственный язык на земле, полученный людьми не от лукавого. Из-за этого общение на нем доставляло ей более глубокую радость, чем эротика, которую после смерти Саши она стала ценить не более чем вкусную еду и полезную для здоровья гимнастику. Ира предполагала, что Эвелина убедила себя, будто после пережитого утратила способность любить по-настоящему. Вероятно, поэтому она и не стремилась оформить свои отношения с Фаргиным. Между тем, это было ее очередным заблуждением: любому, кто с ними сталкивался, было ясно, что они искренне привязаны друг к другу.