– Тебе виднее, странник, – ответила настоятельница с улыбкой. Глаза-льдинки просветлели.
– Приют для сирот, школа для детишек. Такого и в Петербурге не встретишь, не то чтобы в Уральских горах.
– А ты и в Петербурхе бывал?! – не удержалась Евдокия, округлила глаза в окулярах.
– Случалось, – стушевался старец, мотнув белой головой, быстро спросил. – И больницу строить будете?
– Архиерей разрешит, будем строить, – кивнула матушка.
– Вот это благое дело. Крестьян никто не лечит – это факт. Помогать вам буду, если разрешите.
– Врачевать могёшь? – не переставала удивляться сестра Евдокия.
– Могу, – сказал Козьма и положил руку на резное распятие на груди.
Сказано, сделано. Небольшой дом у самого перешейка, соединяющего остров с крепостью и побережье, вырос за считанные дни. В избушке поселился Козьма. Жил скромно, принимал страждущих, исцелял по мере сил. Матушка благословляла его, не прост старец, ой, не прост. Тянуло её к нему, как обжору к сладостям. Так и съела бы целиком. Мудрый, спокойный, благочестивый. А говорил-то как! Как будто большую ложку в бочку мёда зачерпнул. Сладко.
Каждый день они вели со старцем беседы. О жизни, о смерти, о Царствии Небесном, о свободе, которую так любил странник.
– Слышала, матушка, что у соседей творится? – спросил Козьма.
– У каких соседей? В уезде? – ответила вопросом на вопрос Калиса.
– В соседнем мужском монастыре лихоимство творится. Новый настоятель самоуправством занимается. С иноков три шкуры дерёт, а себе карманы набивает златом.
– Иларион? – встряхнулась настоятельница. Вот оно! Предчувствие.
– Он самый. Хорошо, что не пошёл я к ним. Сердце подсказало, чёрно у них в монастыре.
– А тебе кто сказывал про лихоимство?
– Бежали два монаха от Илариона. Третьего дня у меня останавливались. Жалились больно, жизни не даёт, затравил всех ядом своим.
– Бог всё видит, – покачала головой Калиса.
– И это правда.
Осень наступила рьяно, ворвалась в уральские края, как кавалерист в захваченный вражий город. Только что цветы и травы благоухали в полях, уже промозглый ветер продувал прохожих насквозь. Калиса стояла у окна, смотрела, как кружились в осеннем танце жёлтые листья, разглядывала монастырский двор, нарадоваться не могла. Чистота у них, порядок, амбары полны запасов. Хорошо подготовились к зиме.
– Беда, матушка! – ворвалась в келью Евдокия.