Тарлецкий совершенно по-дружески взял господина Зыбицкого под руку и вслед за французом, показывающим им дорогу в столовую, они вышли из библиотеки. Пантелей потушил в библиотеке свечи и закрыл за ними дверь.
Прежде чем сесть за стол, пан Константин представил гостям своих детей, Алеся и Ольгу – последняя была уже в нарядном белом платье, причем, совсем не провинциальном. Раскланявшись с бледным молодым человеком, Тарлецкий обратил внимание, что глаза у него вовсе не бесцветные, как показалось в начале, а голубые, как у Ольги, только немного светлее.
– Ольгу Константиновну я уже знаю. Только что мне уже представился счастливый случай познакомиться с вашей дочерью, – бодро сказал Тарлецкий пану Константину и многозначительно посмотрел на Ольгу. «Как быстро она переоделась, – подумал он, – значит, вертеться у зеркала она не привыкла, и это не маски на ее лице». Сакович ничего не ответил Тарлецкому, и тот вновь обратился к нему:
– А почему мы не видим вашей супруги? Господин Зыбицкий, кажется, намеревался написать ее портрет.
– Моя жена сейчас в Полоцком повете, в имении своего отца. Старик, кажется, при смерти, – ответил пан Константин. – Прошу за стол, господа.
Стол, основательный и крепкий, словно упершийся ногами в землю бык, был без меры уставлен закусками и винами, две девушки с кухни уже несли к столу горячие блюда.
Тарлецкому хватило такта не настаивать на том, чтобы присутствующие за столом обязательно выпили за Государя императора, и первый тост подняли просто за здоровье гостей. Рядом с Дмитрием за столом сидел Алесь, который старательно предлагал гостю отведать то медвежий окорок, то язык с овощами, то разваливающуюся на тарелке печеную рыбу. Тарлецкий, мысленно усмехнувшись, подумал, что, если не считать угощавшегося где-то на кухне Игната, он ведь находится в доме врагов совершенно один. Пан Сакович легко мог бы отправить его на тот свет, подмешав в еду или питье яд. Но, подумав так, Дмитрий тут же отправил в рот очередной кусок. Он был голоден и не стеснялся. А опасность всегда лишь усиливала его аппетит.
Не скупясь на комплименты, Тарлецкий нахваливал кушанья, которые ему действительно очень нравились за какую-то особую смачность при кажущейся простоте. В вычурных застольях у здешних шляхтичей Тарлецкий привык опасаться нелепых фаршировок, когда индюк мог быть начинен без меры переперченной зайчатиной, заяц – рыбьей икрой, а рыба – сладкой патокой. Похвалы гостя пан Константин выслушивал молча. Тарлецкому уже хотелось говорить больше, чем есть, и он решил расшевелить собеседников, перейдя к темам поострее: