– Чего молчишь? Или не рад? – лукаво щурясь, спросил Воронин. – Дело-то, какое! Сам бы возглавил, да годы не те, чтобы по сопкам бегать.
– Не молчу я, Анатолий Герасимович, а онемел от радости, – нарочито бодрым голосом отозвался Столяр. – Давно мечтал косточки размять, воздухом чистым подышать, края новые посмотреть… – Он взглянул в сторону самовара и вскочил с места. – Ой, про чай-то забыли!
Воронин проводил его взглядом до самовара, беззвучно усмехаясь каким-то своим мыслям.
– Сколько человек возьмешь с собой? – спросил он, наблюдая, как майор готовит заварку.
– Думаю, троих достаточно.
– Завтра не позднее десяти привезешь мне фотографии членов группы. Я закажу необходимый вам для поездки комплект документов. Через четыре дня будьте готовы вылететь в Забайкалье.
Кивнув в знак согласия, Столяр подхватил поднос с чаем и вернулся к письменному столу. Передавая одну из чашек с бархатистым напитком председателю ассоциации, поинтересовался:
– Куда прикажите доставить золото после операции?
Генерал приподнял карту и похлопал по второй, вынутой с ней вместе из портфеля бумаге.
– Вот он, ответ на твой вопрос, Боря. Собственноручно в архивах одного министерства раскопал. Но сперва давай чайку отведаем, пока не остыл…
Третий день Столяр и его бойцы томились в гостинице крупного административного центра Забайкалья. Третий день они ждали связного заказчиков. Все достопримечательности города, расположенные вблизи гостиницы, были осмотрены, вся центральная его часть исхожена вдоль и поперек. Вот почему сегодня после обеда Борис Васильевич остался в своем одноместном номере, хотя до условленного часа встречи со связным оставалось еще много времени. Купив кипу газет, он завалился на кровать и углубился в чтение. После сытной еды в ресторане на это занятие его хватило ненадолго. Газетные строки начали расползаться, как винные пятна на салфетке. Майор сначала сопротивлялся: тер глаза, тряс головой, массировал виски. Подобные ухищрения позволяли на короткое время отогнать сон. Где-то через полчаса его все-таки сморило. Столяр уронил газету на грудь и отдался в объятия Морфею.
Сон выдался беспокойны, точнее кошмарным. В нем Борис Васильевич увидел себя проснувшимся на диване в гостиной своей московской квартиры. Он вскочил на ноги и позвал жену. Квартира ответила тишиной. В токе флюидов внезапно набежавшей тревоги ощущалась некая направленность. Повинуясь управляемым им чувством, директор «Титана», словно стрелка компаса, повернулся к двери и выбежал в коридор, где звенящую в ушах тишину вдруг разбавил неясный шум какой-то возни, доносившейся из спальни. Непроходящая тревога заставила повернуть туда. Она нарастала с каждым шагом по мере того, как шум становился все громче, яснее, содержательнее.