С сильно бьющимся сердцем выходил Сергей Бурлаев из кабинета первого секретаря Прибрежного райкома КПСС.
В конторе лесопунка работала приемная комиссия ГАИ из райцентра. Володя Басов, успешно сдав теоретический экзамен на право называться водителем второго класса, взмокший от волнения, выскочил на крыльцо и закурил. Курить он начал недавно, после трехлетнего перерыва (курил в армии), и первая затяжка все еще оглушала горечью, голова начинала кружиться. Он стоял на крыльце, курил и смотрел вдоль пустынной улицы, празднично украшенной недавно выпавшим снегом. Редко где вились над печными трубами прозрачные дымы, редко где скрипнет калитка, морозно прохрустит снег, а так тишина в поселке – густая, застоявшаяся, вечная.... Отсюда, с крыльца конторы, хорошо просматривается излучина Амура, вся его необъятная ширь с пойменными лугами, старым руслом, протоками и старицами, и все это выбелено, изукрашено первоснежьем, блистает в такой первозданной чистоте и нарядности, что дух захватывает… И Володя смотрел, не уставая восхищаться с детства знакомым пейзажем, представляя, как туго и яростно несутся под ледяным панцирем холодные воды к суровому Охотоморью. Низкое солнце, вывалившееся из-за сопок, медленно подвигалось к заходу, тускло освещая нарядную жизнь на земле…
– Здорово, шеф!
Володя вздрогнул от неожиданности и оглянулся: перед ним стоял Васька Соломатин. В валенках с высокими голяшками, ватных брюках и фуфайчонке, подпоясанной узким ремешком, в кроличьей облезлой шапке – одно ухо отпущено, другое подвернуто – Соломатин выглядел карикатурно смешно. Особенно сейчас, когда нос у него был задорно вздернут, узковатые глаза вызывающе блестели, и весь он, наэлектризованный спиртным, был угловато-несуразный, жалкий и смешной.
– Здорово, Василий, – ответил Басов. – Загулял?
– Есть маленько, – ухмыльнулся Васька.
– В честь какого праздника?
– Какого праздника? – переспросил Василий, презрительно и долго посмотрев на Володю, потом, что-то решив для себя, подошел ближе, сплюнул под ноги и серьезно сказал: – Живу, шеф, вот и праздник!.. Другого не надо. Вон сорока летит и на весь лес сорочит, а вот Шарик к соседской сучке побежал – они просто живут и радуются, понял! Они не знают про Новый год, Седьмое ноября, Восьмое марта, а потому у них – каждый день праздник… Шарик-то, он уже людьми порченный, он уже, может быть, чего и соображает про Первое мая – кость ему лишнюю бросят, приласкают спьяна или пинка дадут, а вот сорока-белобока, та в чистом виде тварь, не нам с тобой, шеф, чета…