Цезарь остановился у жертвенника, брезгливо разглядывая распотрошенного петуха, лежащего на круглой столешнице. Эдил[11] двуликого Януса – старый Помпоний, омыл руки в бронзовой чаше и, откинув черный капюшон, тихо проговорил:
– Мы закончили гадание, благородный Юлий. Боги сегодня туманны. Они предсказывают нам и победу, и поражение.
– Говори тише, Помпоний, – зашипел Цезарь, крепко сжав запястье эдила. – Мои легаты должны услышать только обещание победы.
– Как скажешь, консул. Все равно предсказание богов останется неизменным, – прошептал старый жрец и, секунду помедлив, громко объявил: – Двуликий Янус, Марс и Конкордия – хозяйка согласия граждан Рима, сулят нам победу над дикарями Косматой Галлии!
Ликторы[12], охранявшие шатер полководца, одобрительно загудели. Красс радостно захлопал в ладоши, а на лице Тита промелькнуло подобие улыбки.
– Надеюсь, теперь, когда понятна воля богов, никто не станет сомневаться в правильности моего решения? – прищурившись, спросил Цезарь, глядя в глаза Лабиена.
– К большому сожалению, не боги решат исход этой войны, – обронил Тит, не отводя взгляда. – А храбрость солдат и грамотность наших центурионов.
– Ты правильно оцениваешь ситуацию, народный трибун, – недовольно проворчал консул. – Думаю, что скоро мы оценим твой военный талант в руководстве прославленным легионом. Я мог бы сказать тебе сейчас много нелестных эпитетов, но не стану этого делать. Я просто запомню слова, сказанные тобой у стен Генавы.
Спорщики замолчали, награждая друг друга колючими взглядами. Дело начало приобретать скверный оборот. Цезарь ясно дал понять, что обязательно отомстит языкастому трибуну при первом удобном случае.
– О мудрый Гай! – вмешался Красс, чтобы разрядить ситуацию. – Твой род восходит по матери к древним царям, а по отцу – к бессмертным богам, волю которых мы только что слышали. Так будь же великодушен, как твой прославленный предок – Анк Марций! Тит просто взволнован, как и все мы. Уверяю тебя, он предан делу Рима, а значит, и тебе, ибо ты представляешь Рим здесь, в Нарбоннской Галлии!
– Я точно услышал речь Цицерона, мой добрый Публий! – рассмеялся Цезарь. – Я понимаю общее волнение, поэтому прощаю дерзкие слова Тита из рода Аттиев. Нам необходимо объединиться перед лицом большой опасности, исходящей от гельветов. Верно я говорю, красноречивый трибун?