– А мне-то что? Пойду за любого, чай и ты у нас живешь, привыкла.
– Привыкла, – вздыхала Серафима, поглаживая натруженной рукой мягкий шелк девушкиных волос.
Стежок, еще стежок, не рыбка – слезы серебристые, ниточки души. Голову поднимешь – потеряешься, мелькает все: бегают Гринька с Минькой по лавкам, меньшой Семка ползает под столом, кошку за хвост уцепить пытается. Фиска молчит, лишь печь жарче топит да тесто в кадке бьет злее. Поглядывает на Симу, ждет, что не выдержит сношенька, станет мальцов ее оговаривать. Уж тогда выпустит пар старшая сноха, припомнит ей бездетную утробу да холодность бабскую, что погнала Сашку на пьяную вечерку.
– На вечерке сказывали, – подала голос Машенька, – будто в осиннике за черной балкой появилось чудище.
– Ой, девка, слушаешь ты сказки бабьи.
– И не бабьи вовсе. Мирон Кривошеин Маруське рассказывал, будто следы странные аж к старому дому Демьяна подходят.
Старый дом Демьяна стоял особняком у самой околицы. Был он заброшен с прошлого года, когда вся семья нелюдимого Демьяна переехала в соседнее село, к доживающим старческий век родителям жены Демьяна. С тех пор про пустующий дом ходили разные небылицы.
– Слушай больше, – прикрикнула на девушку Фиска.
– Будто одноногий кто по снегу пробирался, следы только от левой ноги, а следов от палки нет. И будто бы шаги уж больно широкие.
– Никак оплетай завелся, – застыла Матрена Спиридоновна у сундука.
– Что за оплетай, матушка? – Фиска отбросила выбившуюся прядь и заработала кулаками еще быстрее.
– Чего же ты тесто-то дубасишь, – пришла в себя хозяйка семьи, – чай с любовью месить надо.
– Всех любить, любилка сломается. Я ее для Егора берегу, дабы не тянуло мужика на веселья холостяцкие.
– Охальница, – пожурила свекровь, – постыдилась бы, девка тебя слушает.
– Сегодня девка, завтра баба. Пусть привыкает.
Свекровь лишь вздохнула, старшую сноху не переспоришь.
– Ходила у нас сказочка еще в пору моей молодости. Будто живут на земле чудища, наделенные великой силой. И сила такова, что ни один человек пред ней устоять не может. Будто ходят они споро, убежать от них нельзя. А изловят – оплетают руками и ногами и всю жизнь человечью высасывают. Потому и оплетаями зовутся.
– И как же они всех людей не поели еще, – ухмыльнулась Фиска.
– Так мало их. Да и те, которые есть, живут половинками.