– Пропала Машка.
– Как пропала? Куда делась?
– Пошли мы во двор гадать, бросать валенок через забор, – сбивчиво рассказывала Варвара, – мы все в улицу кидали, а Машка говорит, что бросит в огород.
– Мол, сосватана и хочет посмотреть, правду ли гадание говорит, – перебила молоденькая Нютка.
– Бросила валенок, а за оградой и впрямь, будто кто поджидал. Мы идти побоялись, а она пошла.
– Только слышим, крик Машкин и дышит кто-то по-звериному.
– Мы к забору, а там тень огромная. Не бежит, а словно прыгает.
– А Маша, Маша где? – Вскинулась Матрена Спиридоновна.
– Так утащил. К черной балке понес. А мы сразу сюда.
– Кто утащил-то?
Ответа Серафимушка не услышала, она уже бежала к старому дому. Бежала, не замечая мороза, что впивался в обнаженное тело сотнями иголок, не слыша, как за спиной оживало село, наполняясь тревожными криками.
– Машенька, – крикнула в темные кусты, ощетинившиеся застывшими ветками. Тихий стон – жива!
У крыльца черная фигура, склонившаяся над девушкой.
Кинулась к Маше, дышит. Потерла щеки снегом, дыхание стало громче. Девушка открыла глаза и в ужасе закричала. Только тогда Серафима разглядела похитителя. Огромная фигура, покрытая редкой бурой шерстью с седыми проплешинами, будто сшитая из двух половин багровыми нитями, длинные ноги с вывернутыми ступнями, но страшнее всего голова. В лунном свете ясной ночи она напоминала перевернутый кочан капусты, зеленоватая кожа, испещренная глубокими морщинами, в которых спрятался рот. И лишь глаза красноватыми угольками смотрели, не отрываясь, на Серафиму.
– Отпусти ее. Меня возьми.
Маша отползала к ветхому забору. Казалось, оплетай не замечает девушку.
– Сима, бежим, – позвала золовка.
– Нет, иди, я останусь, – стоило ей повернуться на слова Маши, как чудовище злобно зарычало.
– Я к тебе пришла, – Серафима решительно шагнула вперед. И в тот же миг ощутила цепкие объятия, руки, ноги оплетая скручивались, стягивали, впивались в плоть, рвали кожу. Чудище со свистом вдыхало, вытягивало ее жизнь.
«Силушка в тебе великая, – будто шепнула на ухо старая Агафья, – о любви моли».
– Любушка, Маша, – выдохнула Сима и, зарывшись в щетинистую грудь, сделала вдох. Смрадный дух наполнил тяжестью. Оплетай ослабил хватку.
– Серафима, Серафима, – кричала многоголосая толпа.
– Серафима, – выдохнула черную вязкость и сделала последний вдох…