– Я обещаю тебе, Риша, – сказал я, – что ты первой поймешь, что Ляндинис фальшивомонетчик.
В одних ее глазах я прочитал несогласие с моими подозрениями, смешанное с подчинением той уверенности, что звучит в моем обвинении.
– Почему ты так хочешь быть правым? – спросила она. – Тебе так сильно не нравится Линдянис?
– Отчего же не нравится? Может, мне как раз и нравятся фальшивомонетчики.
– Но почему именно он? И почему монеты, а не бумажные деньги? Знаешь, – она замерла на рельсах, – все это настолько нелогично, что мне кажется, что ты чего-то мне не договариваешь. Но с другой стороны, – она вновь пошла, еще сильнее сжав мою руку, – ты и не обязан быть со мною искренен…
– Верно, не обязан. А ты обязана пооткровенничать со мной, и тогда я тебе помогу.
Она вновь остановилась.
– Это звучит нагло. С чего ты решил, что мне вообще нужна помощь?
– Тебе нужны деньги, и если я узнаю на что, я найду их для тебя.
Она покраснела, и не от сырости воздуха, и выпустила свою ладонь из моей. За секунду до этого я ощутил, что пальцы ее стали горячее, нагрелись изнутри невидимой горелкой. Одну свою ногу она держала на рельсе, другую, чтоб не упасть, поставила на шпалу.
– Деньги нужны всем, – сказала она после некоторой паузы.
– Тебе они нужны на что-то такое, что мне интересно будет знать.
Марина уперла руки в бока, по-хозяйски. Я даже на мгновение увидел в ней Юлю.
– Ты Нострадамус? Чтец мыслей? Гу…, го…, как его там…
– Гуддини, – подсказал я.
– …да, Гуддини? Откуда в тебе эта уверенность? И про Ляндиниса, и про меня?
– Но ты же знаешь, что в случае с тобой я прав.
Марина смотрела на меня долго-долго. Ее серые, отливающие зеленью, глаза, точнее, их взгляд в данный момент мог принадлежать следователю или криминологу. Где-то вдалеке прогудел поезд. Это сбросило наш гипноз. Марина стала идти вдоль путей. Я протянул ей руку, указав на ближний к ней рельс. Она согласно мотнула головой и вновь стала моей канатоходчицей.
– Мой отца зовут Семеном, – начала говорить она под раскаты приближающегося поезда. – Семен Семенов, недурно да? Так мой отец любил говорить. А я думаю, что это безвкусно, как и Иван Иванов. Он болеет сейчас, мой отец. Его ранили под Навлей какие-то бандиты. Он не любит говорить об этом, я не знаю, как и кто. Отец просто говорит, что работа у него такая. Но его принятие не может утешить нас с мамой. Первые дни, когда его ранили, мы очень испугались, но рана была неопасной, врачи нам говорили, что все заживет быстро. Но в организм что-то попало, вредное, началось заражение. В этом вся проблема. У нас нет денег на операцию. Его могут прооперировать в Москве, но с этим не надо тянуть.