Как бы там ни было, Стайничек ушел, а наша «банда» в составе четырех человек и пятым, Ляндинисом, в голове, осталась в восьмом кабинете без лишних свидетелей.
Ларису Васильевну (Матвееву) можно понять – Лев Станиславович был для своих лет, мягко говоря, мужчиной красивым. Ему где-то пятьдесят – пятьдесят пять, точно не скажу, лысины нет, да и седых волос ровно столько, сколько нужно для мужчины, чтобы казаться солидным, а не просто седым. Внешность его имела нордический, как во «…мгновениях…", характер, то есть, северная, приморская, вот только бледности северных широт не было, кожа была загорелой даже сейчас, в марте. Он мне напоминал Понтия Пилата – именно Линдяниса я представлял, когда читал «Мастера и Маргариту». И вот сейчас, подождав некоторое время после ухода Стайничека, Понтий обратил на меня свои бледно-серые очи и вопросил – черт, как же ему сейчас не хватает римской тоги! – в общем, Ляндинис спросил:
– Где ты был?
Я действительно не совсем понимал, что именно вкладывал в этот вопрос Линдянис, но «Снислаич» считал, что недоумение на моем лице показушное.
– В каком смысле?
– Тебя не было на последнем собрании.
– Ах, это… – Я тогда повздорил с Юлей, и у меня не было настроения идти.
– У меня была личная жизнь, – сказал я Ляндинису.
– Знаем мы твою личную жизнь, – вмешался Саша Рори, что не удивительно – обида за Машу не проходит бесследно.
Я покачал ему головой и повернулся к Линдянису. Лицо того выражало грядущую суровость. Я видел в его сощуренных глазах натиск горных камней, грозящих придавить меня.
– Мне придется выгнать тебя.
За один прогул? Это даже не смешно. Наверное, с моей стороны прогул, пусть даже единственный, был поступком легкомысленным, но, черт побери, за полтора десятка раз, или сколько там раз я посетил эти собрания, я так и не понял, в чем, собственно, суть этих собраний состоит, и почему щедрый Ляндинис постоянно за них платит, по сто рублей монетами за раз, и почему он устраивает эти собрания в школе, собирая одних и тех же четырех (теперь, видимо, трех) молодых людей, которые уже и школьниками-то не являются. Только любопытство, понять, что в этой школе происходит или собирается происходить и заставляло меня приходить в каждый раз разное и непременно сообщаемое мне Бельчагином время. Приезжать на бесплатном школьном автобусе к школе (пропуск в автобус достигался все теми же сакраментальными словами: «Ко Льву Снислаичу») или, как сегодня, быть довезенным Бельчагиным на «Жигулях».