Мне жутко стало интересно, что за прелюдия была перед этим монологом Стайничека, и я вновь вспомнил свою реплику шестилетней давности про талант. Сексуальный аспект искусства… Обычно Линдянис и Стайничек спорили о политике, а тут две мои любимые темы в одной. С чего бы это? Как бы там не было, стоит сказать, что из их многочисленных споров я выяснил, что Стайничек – левых взглядов, а Ляндинис – правых. Они постоянно пытались упрекнуть друг друга в неправоте, и часто это происходило прямо на наших глазах, во время собрания нашего «кружка».
Я за безвластие, высшую любовь и крах цивилизации, поэтому я вроде как ближе к Стайничеку, но ультралевый, Ультрастайничек. Безыдейный сосуд для нового миропереустройства – можно и так сказать. Как есть:
Хотя мой идеал жизни для всех недостижим.
Хотя мой идеал жизни для всех недостижим.
Пока Стайничек и Линдянис сотрясали, как мне кажется не понапрасну, воздух, Саша Рори, уже упоминавшийся ранее сынуля Ляндиниса и присутствовавший сегодня на «собрании кружка», попросил меня помочь ему сдвинуть парты к доске, так как у первоклашек намечалось в этом кабинете какое-то выступление, посвященное первым дням весны. Честно сказать, праздновать было нечего, эти дни весны, если перефразировать нашего земляка, еще не стучались в окна и не прогоняли зиму со двора. Хотя уже 11 марта, что ж ты тянешь-то, зима? А? Не работаешь по понедельникам? Как бы там ни было, парты я хоть с неохотой, но передвинул, а после сел особняком от троицы Рори, Гапонова и Бельчагина, прям возле окна, в котором сквозь хлопья снега я увидел фигурку, одетую в точно такую же, как у Юли, куртку, – может быть, саму Юлю – но думал я вовсе не о ней.
Что же такого мне скажет Линдянис, когда выпроводит-таки из кабинета своего оппозиционера Стайничека? Почему он не доверяет мне настолько, что заставляет приезжать к нему в колымаге Бельчагина? Было жарко, верхнюю одежду в гардероб мы не сдавали по распоряжению Ляндиниса, и я, в отличие от «сотоварищей», не спешил ее снимать и класть на парту – гораздо надежнее для меня было сидеть в душной куртке и потной рукой сжимать в кармане только что найденный на улице нож.
48
«Перемены в одной сфере жизни, постоянство – в другой» – так можно было бы озаглавить онтологический монолог Стайничека, высказанный им перед самим уходом. Мол, если человек меняет свою, например, прическу, часто меняет или выбрасывает свои вещи, или у него неуловимый круг знакомых и вообще, кажется, что он неугомонный, как ветер в поле буйном, то у него обязательно – обязательно! – найдется минимум одна сфера жизни, в которой он будет консервативен до безумия. Очередное подтверждение баланса в этом мире, думал я и мысленно соглашался со Стайничеком. Я старался слушать все, о чем он говорил с Линдянисом, но далеко не со всем сказанным я соглашался. Мои «напарники», если мои выводы безошибочны, особого интереса к фигуре Стайничека, всегда отвлекающей и приходящей всегда не вовремя, не питали, ну кроме разве что Саши Рори – он, если взглянуть на него мимоходом, либо слушал Стайничека, либо это его невидящий, устремленный сквозь Стайничека взгляд, а хозяин этого взгляда думал о чем-то своем, не знаю.