– Как тебя зовут? – спросил офицер, и новая боль, – с живота срезали еще тонкую полоску.
– Евгений!.. – Язык заплетался, прилипал к небу. – Женя! Согласен! Пора менять имя…
Я засмеялся, а изо рта тянулась красная слюна, которую я незамедлительно сплюнул в его сторону. Но она упала мне на колени.
Немного погодя, офицер спросил меня, что мне отрезать дальше. И сразу же с грязными ножницами потянулись к моим пальцам на ноге.
– Мочку уха! Мочку уха! – крикнул я про никому ненужную висюльку.
Так дикарь слева и поступил. Я боялся, что из-за нерва оглохну на всю жизнь. По шее и по ногам потекло…
Разумеется, это не произвело на них впечатление. Разумеется, мочку тоже запихали мне в рот, и эту гадость я почти сразу проглотил.
Больше всего меня бесило, что они вовсе не дают мне времени ни на подбор слов для ответа, ни просто для моральной подготовки, мобилизации организма. Просто брали и делали со мной, что хотят. Просто пользовались, как вещью. Я из одного поганого местечка, частенько унижающего достоинства своих собственных детей, свалил не для того, чтобы сразу в такой же гадюшник угодить. Правда, может быть, они просто расисты?
Где-то с минуту эта серая венозная мразь стояла и думала, что со мной делать. Спешить уже было некуда. Меня разморило, и я наклонил голову, надеясь поспать. Офицер все-таки отдал приказ развязать меня. Хотелось даже не слышать и не чувствовать этого, но отключаться организм не собирался.
Меня, голого, потного, вонючего, трясущегося, всего в крови потащили под руки из камеры, и я ощутил холодок облегчения, что теперь-то уж убьют – все равно урод еще больший, чем был. Все уже казалось каким-то отдаленным, словно произошло не со мной, а с кем-то другим. Просто хотелось прилечь отдохнуть, лишь бы поскорее этот кошмар закончился.
И проходили мы именно мимо той камеры, откуда доносились женские крики. Дверь была открыта – чего стесняться-то – все свои. Тут уже к стулу была привязана абсолютно голая девчонка. Ей отрезали волосы, порезали бока, и из-под нее со стула также текла кровь. Она и так была не Венера – можно сказать – «самая усредненная модель», так у нее еще и слегка помяли лицо. Оно было залито потом с приклеившимися остатками волос и растекшейся тушью. В общем, просто месиво. Я могу понять мгновенное убийство по многим причинам. Но зачем перед этим портить красоту женщины, не понимал никогда. Все равно, что пилить сук, на котором сидишь. Она плакала, а ей еще тянулись отхватить мизинец на ноге.