Юлия незаметно отделилась и, скрывшись во тьме, ушла по своим делам. А мы поднялись на последний этаж – один из символов власти Генерала.
На площадке нас ждал Баррент. Как всегда, от него сквозило пренебрежением и высокомерием, но в этот раз во взгляде были заметны оттенки скуки и даже некоторого сожаления. Как у мальчишки, которого поставили в угол.
– Как там жилось? – спросил Хаш телепатически, не успев пройти на старый добрый балкон.
Меня эта беспардонность немного разозлила. Я окинул взором окрестный пейзаж, в сотый раз удивляясь – почему одна местность кажется интереснее другой? Затем вдохнул поглубже и, мгновенно успокоившись, ответил:
– Везде по-своему хорошо…
Он улыбнулся, было видно, что ему интересен разговор. Еще бы.
– Неужели ты их простил так быстро? – Он чуть не смеялся.
– Полностью ненависть забыть вряд ли когда удастся. Но теперь я чувствую еще что-то… Лучше.
– Что же это?
– Что мне дали шанс, в меня поверили, дали еще один смысл жизни.
Улыбка испарилась с его лица.
– Кого ты винишь в своем изгнании?
– На девяносто девять процентов уверен, что толкнула меня Юлия. Без доказательств никого обвинять не имею права. – Уже стало понятно, к чему он клонит.
– А то вот Баррент считает, что между вами непримиримые разногласия, и что ты подозреваешь его тоже.
Баррент, все это время молча слушающий наш ментальный диалог, вдруг оживился и заговорил:
– Я готов доказать свою правоту в честном поединке.
Крепыш посмотрел на меня так, словно уже готов к атаке, а Хаш спокойно ждал моего ответа.
– Вот и хорошо, что твою правоту никто не оспаривает.
Баррент расслабил мускулы, и набухшая жилка на его толстой шее сдулась. Такое чувство, что не будь свидетелей, он бы еще выдохнул с облегчением.
– Боюсь все не так просто, Евгений… – продолжил глупец все также безэмоционально. – Если ты откажешься, ты будешь разжалован до сержанта, а семья твоя будет обесчещена.
Я вспомнил их дурацкие варварские законы, и даже в них не было четко описанных штрафных санкций, ибо почти все носило весьма праздный, номинальный характер. Но зато говорилось, что все, что не оговорено, может регламентировать правитель. Так что ничто не мешало этому монстру придумать свои правила.
Я опять разозлился, а губы свисли от кислого разочарования в этой конкретной ситуации и злой половине всего убожества, что здесь творится. Вновь вглядевшись в темно-фиолетовое небо, я вспомнил, как летал надо всем этим низким, приземленным. Вспомнилась и свадьба под светилом, как на заказ. Этот мир способен благоволить мне, хоть я и не его родной сын. Я захотел, и вновь подул ветерок, который я принял с улыбкой и благодарностью.