Босой Женечка в своих темных, не достиранных обносках, стоял спокойно, растопырив пальцы. Грязные ногти (два из которых еще не разогнулись) и волосы за день с небольшим отросли, как будто пробыл неделю в заточенье. Зрачки расширены настолько, что вся роговица была залита нефтью, отражающей любой блик. На руке проявились голубые жилки неизвестного происхождения. Лицо перекошено, а правый уголок губ, увлажненных животным жиром, приподнялся кверху и так застыл.
– На колени! – скомандовал, немного подумав, смертный. Он посмотрел в Женины глаза, не особо рассчитывая на успех.
«А чего ж у меня от ног искр нет?».
Почуяв неповиновение, Хаш бросил ментальную атаку со всей мочи. Души, прислушавшись к остаточным вибрациям всей этой богадельни, и тем самым замедлив время, как им нужно, восприняли посягательство как пучок или луч. Это позволило им отразить от этих самых очей зеркальных, от стен гремящих и звенящих, выпад и перенаправить его обратно.
Тот отшатнулся. И хоть тупая мразь выставила руку, со всех сторон, вторя эху, на него обрушились науськивания. Надо отдать должное – Хаш боролся храбро. Но, как и в большинстве случаев жизни смертных – все тщетно: его заставили потерять равновесие. Он устоял, и правая рука вытащила тело за шкирку вверх. У Евгения же не дрогнуло ни одной мышцы. Хаш еще раз выставил руку, защищаясь от удара, но та, что только что спасла, толкнула его в грудь с чудовищною силой. Коренастый кусок дерьма перевалился через парапет и полетел вниз.
Если бы души контролировали его тело, он не получил бы существенных повреждений. Но на последних из тридцати метрах контроль ослаб, и хозяин пал. Рука, нога, ребра были сломаны, печень разорвана, а в черепе и тазовой кости трещины с мизинец. Грудь сдавило, мешая сделать половину вдоха; кровеносные сосуды перерезало, и потекли алые ручейки.
Евгений подошел к краю, посмотрел немного виновато, как будто забыл протянуть руку (это правда), и произнес вслух: «Как вид снизу, сучонок?!».
Души взбунтовались: одни радовались инвалидности верховного правителя, другие мирились с этим, третьи – что они поступили неосмотрительно, и нельзя было оставлять эту змею с головой, четвертые считали: «Хаш ведь послал нам тело, и явно плохого нам ничего не делал – потому мы поступили справедливо»; пятые вообще хотели уйти в дали заснеженные, где нет никого, в том числе этого ужаса. Были и шестые и седьмые и восьмые и девятые и даже какие-то черти непонятные. Евгений слушал (научился зачем-то), и готовился адаптироваться; он знал, что рано или поздно захватит власть хотя бы над своим телом. Они это знали, но, казалось, не придавали значения, хотя несколько начало выступать за вытеснение носителя на вечные задворки.