– Идемте.
И Евтихия провела меня по Крестному Пути Спасителя, по Виа Долороза. Сколько раз я мысленно шел по нему, и вот – наяву. Потом я сопоставлял свои представления с реальностью, все совпало. Только я представлял Путь более крутым и прямым, а он пологий и извилистый.
История Евтихии была проста: ее дочь вышла замуж за израильтянина, потом они уговорили мать приехать к ним жить.
– Говорили, что навсегда. Я все продала, перевела в доллары, привезла. А оказалось, нужна была только как нянька. Вынянчила внучку и стала не нужна. Уеду умирать к сыну. Вот еще попросила зятя свозить на Синай. И все. И уеду. Сын примет и без денег.
Евтихия шла на утреннюю службу к гробнице Божией Матери, я пошел с нею. Вышли из Старого города, перешли Кедрон. По-прежнему было пустынно. Евтихия показала Гефсиманский сад, церковь Марии Магдалины на склоне Елеонской горы, и мы, поклонясь друг другу, простились.
На ступенях гробницы, по бокам, горели свечи. Внизу, под гирляндами лампад, греки начинали служить Литургию. Подойдя, насколько было можно, к гробнице, я упал на колени и молился Той, Чьим домом стала Россия, под Чьим покровом мы спасаемся. И как вспомнил акафист Ея Покрову, и то, как в храме поют: «Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором», как вспомнил распев молитвы «Царице моя Преблагая», как зазвучали в памяти высокие молитвенные слова акафиста: «О Всепетая Мати» – так стало сладко и отрадно, что я православный, русский, что мне не стыдно за свое Отечество, не забывшее Божию Матерь.
Взял на память белых свечей и пошел в Гефсиманский сад. Маслины, низкие, огромной толщины, корявые, были зелены. Лишь та, у которой, по преданию, Иуда лобзанием своим предал Христа, была мертва, суха, в коростах желтой плесени. А место, где повесился Иуда, тоже было недалеко, но я туда не пошел.
В католическом храме у Гефсиманского сада тоже шел… молебен, хотел я написать, – но молебен ли это был? Молящаяся… но опять же – молящаяся ли молодежь была? Скорее, поющая молодежь. Сидели они в открытом алтаре… – алтаре ли? Брякали на гитарах и пели. Правда, и здесь было на что перекреститься, было Распятие. Я вышел, обошел, молясь, сад, подобрал продолговатых листочков, пришел к закрытым воротам храма Марии Магдалины, прочел молитвы, поклонился праху преподобномученицы Елисаветы и инокини Варвары.